— Не трогайте моих друзей! Они не знают, где пистолет! — вскрикиваю я, но зверь игнорирует меня.
Садаев подходит к двери, открывает ее и что-то говорит тому маньяку, который ждет снаружи. Если бы я даже захотела — не услышала. Потому что у меня сердце колотится так, что стоит шум в ушах, и я могу разобрать только громкие звуки.
В комнату лениво заходит его верный пес. Увидев меня, привязанную к шведской стенке, он странно облизывается, проводит медленно языком по сухим губам и подмигивает мне. Мне кажется, что в меня кто-то залил серную кислоту — именно такое жуткое чувство я испытываю, находясь полностью беспомощной рядом с убийцей и насильником.
— Развлекайся. У тебя есть час, — слышу я голос Садаева, а потом закрывается дверь. Она с грохотом бьет об косяк, запирая в одной комнате меня и это чудовище.
* * *
— Ну что, цыпленок? — произносит маньяк хриплым, по всей видимости, из-за предвкушения, голосом, — что мы с тобой будем делать?
А я начинаю громко визжать. Самый страшный мой кошмар сбывается — я заперта в комнате с настоящим маньяком, а еще связана, как свинья на убой. Ещё я надеюсь, что соседи услышат мой вопль и вызовут полицию.
Рука, вся пропахшая табаком, внезапно затыкает мне рот.
— Дьявол, захлопнись, а? — произносит маньяк, — у меня уши сейчас завянут.
— Ммм, — отвечаю я.
Все, что я хочу — это продолжать кричать, чтобы у него завяли не только уши, но и то, что в штанах. На всякий случай. Пусть пинает меня, издевается словесно, унижает или даже бьет. Но не пытается даже изнасиловать.
Но его взгляд убеждает меня, что ему как раз мои вопли нравятся, что бы он там и не говорил. Видимо, он хотел, чтобы я кричала просто чуть потише.
— Слушай, не бери грех на душу, — произношу я, когда он убирает руку с моего лица. Пряди волос падают вперед, и щекочут нос и щеки, — я беременна. Не надо меня насиловать. За что ты сидел? — я задаю ему вопрос, надеясь потянуть время. Если Садаев сказал час — мне надо продержаться всего час.
— Я уже говорил тебе, цыпа, за что, — отвечает медленно он, а я продолжаю:
— Ты сказал обтекаемо. Сколько людей ты убил и изнасиловал?
Он чуть сощуривается.
— Зубы мне заговариваешь?
— Нет, — я мотаю головой, соврав, — просто хочу знать, с кем имею дело. Если не ответишь — я буду снова визжать. Так сколько ты убил и изнасиловал?
Этот маньяк едва улыбается, прежде чем ответить мне. Наверное, вспоминает с удовольствием свои злодеяния.
— Четверых. Одного из них с особой жестокостью.