— С хрена ли?
У меня вырывается нервная усмешка. Черт. Зачем я попросила Мирослава притормозить где-нибудь во дворах? Навлекла на него проклятие в виде Рустама. Он оторвался от охраны отца и оказался без защиты. Глупо было думать, что Садаев этим не воспользуется.
— У моего брата астма. Ему может понадобиться медицинская помощь, — выдыхаю я, — у него порок сердца с рождения. Ему нельзя напрягаться и волноваться. Пожалуйста, отпусти его и оставь меня! Пожалуйста!
— Заткнись и не ной.
Я со стоном зарываюсь пальцами в волосы, сжимая их и натягивая, чтобы боль хоть немного отвлекла меня от того, что сейчас творится в душе. Рустам больше не произносит ни слова. Так мы и несемся по шоссе, а потом и по городу: за окном мелькают огни вывесок, я сижу, схватившись за голову, а он напряженно молчит.
Только когда мы понимаемся в башню, и заходим в его жилище, Рустам коротко произносит:
— Вали в душ сразу. От тебя несет болотом.
«Пошел ты» — думаю я. Хотя, джинсы действительно мерзко пахнут сыростью и лягушками, и, похоже, намертво прилипли к ногам. Я своим запахом и видом оскверняю его дорогущие апартаменты — это заметно во взгляде, которым Рустам быстро скользит ко мне, прежде чем отвернуться.
— Рустам, — произношу я ему в спину, цепляясь за последнюю надежду спасти брата. Он действительно не сможет быть долго в заложниках. У него серьезные проблемы со здоровьем, — это какая-то ошибка. Сделай еще один тест. Пожалуйста!
Меня пугает слово «кровная месть». Мне кажется одно — если окажется, что дети все-таки Рустама, может, он сжалится надо мной? Начнет прислушиваться? Сказал же он, что будет обращаться со мной почти что ласково. А я смогу, в конце концов попытаться убедить его, что мой брат непричастен к делам отца.
— Принцесса хренова, ты пытаешься еще настаивать? — Рустам оборачивается и бросает в мою сторону холодный и темный взгляд, — Ноль процентов. Этот тест не врёт. Ты беременна не от меня.
— Не было других! Никого! Кроме тебя! — кричу я. Нервов не хватает. Хочется зарыдать и наброситься на Рустама с кулаками, но я понимаю, что это будет последнее, что я сделаю в своей тупой жизни, — и в первый раз должна быть кровь! Наверняка ты это заметил! Ты помнишь больше меня! И я ни с кем после этого не была…
Я обреченно закрываю лицо руками, а потом провожу ими по волосам, пытаясь успокоиться. Криками и истерикой ничего не добиться. Я только смахиваю сейчас на психованную. Если Садаев уверен, что у меня был хитрый план, который провалился, он может расценить мою истерику как обычное отчаяние и попытку обелить себя.