«Может его убить?» — предлагает мне мозг. Я не знаю, сажают ли беременных женщин в тюрьму, но идея мне кажется уже не такой плохой. Закончить этот ад. Спасти брата и себя. Может, в суде удастся доказать, что я делала это в полном отчаянии, в состоянии аффекта и мне дадут условный срок.
Пена уже белыми горами вырастает над джакузи. Вода неплохо расслабила мое тело, массажируя, и я не чувствую себя так, будто прямо сейчас сдохну. Спать хочется до головокружения, но мышцы и ноги зато не болят. Я сливаю воду и вылезаю, стряхнув с себя пену и обернувшись полотенцем. Выхожу из ванной и осматриваю жилье Садаева, осторожно передвигаясь на цыпочках. Везде тихо. Спит уже, что ли?
Я надеюсь, найти хоть какое-нибудь оружие. Если у меня не хватит духу пристрелить этого человека — хоть заставлю его отпустить меня. И брата.
Чертов ублюдок живет просто шикарно. Меня никогда не тянуло к роскоши, но тут даже сердце екает, насколько расстарался дизайнер. Я заглядываю в каждое помещение. Понимаю, что конкретно тут Садаев только работает — потому что спальни нигде нет.
Только потом я нахожу лестницу на второй этаж и тихо поднимаюсь по ней наверх. В первой же комнате на столе замечаю ноутбук. Подхожу ближе и перебираю документы рядом. Ничего, что рассказало бы о жизни этого животного. На столе нет ни фото, ни милых безделушек, ни какого-нибудь компромата.
Я открываю первый же ящик и замираю. Там лежит пистолет.
Мне сегодня везет.
* * *
Спальню я нахожу быстро. Стоит мне зайти в следующую комнату, где тускло горит свет, как я сразу вижу Рустама, который лежит на большой кровати. На темном постельном белье. Прикрытый одеялом по пояс. Спит, закрыв глаза и подложив руку под голову.
Темные волосы у него еще влажные — видимо, принял душ. Я замираю, прислушиваясь к его дыханию и испугавшись, что он сейчас проснется или просто окажется, что он лежит, а не дрыхнет. Но дыхание тихое и вроде бы глубокое. Я делаю шаг, надеясь, что под ногами не скрипнет паркет, но мое сердце стучит очень и очень громко. Я с этим ничего не могу поделать.
Взгляд то и дело падает на грудь, на мощные мышцы и темную тату. Не знаю, ради красоты она или имеет какое-то значение, но Садаеву идет: там череп, кинжал и кровь. И надпись на неизвестном языке. Такое животное, как он, точно не могло набить себе что-нибудь помягче.
Я поднимаю пистолет, прицеливаясь, и медленно, шаг за шагом, приближаюсь. Забываю, как дышать. Но уверенность, твердость и решимость никак не приходят. Одно дело — планировать убийство. Другое дело — хладнокровно выстрелить, поставив в плане точку. Нажать на спуск и смотреть, как этот зверь будет захлебываться своей кровью. Низвергнуть этого дьявола обратно в преисподнюю.