В итоге в течении месяца я девять раз воспользовалась тестами на беременность (а это на четыре раза больше, чем за всю мою жизнь), при этом всякий раз боясь получить результат в две полоски, будто наш с Дарианом ребёнок – там, внутри меня – мог вдруг оказаться жив.
Естественно Робин не знал о моих тестах (и моей едущей крыше), да и его сильно отвлекла моя очередная болезненная менструация, из-за которой я провалялась в постели трое суток подряд.
Если хорошенько задуматься, тогда станет очевидно, что всё наше с Робином внимание последний месяц было сосредоточено на моей псевдобеременности, его футбольном клубе и, в конце концов, на моих критических днях. Может быть именно поэтому мы не прыгали друг на друге как пара озабоченных нимфоманов (камень в огород Дариана), вместо этого всецело уйдя в заботу о комфорте друг друга, однако впоследствии мои мысли о том, что это всего лишь доказательство нашей “целомудренной” любви, подтвердились.
И всё же, какой бы наша связь “целомудренной” ни была, за сутки перед отъездом Робина в командировку, мы едва не переспали в четвёртый раз – нас остановил телефонный звонок менеджера Роба и, пока они разговаривали, я не заметила, как заснула.
С утра я проводила Робина, подав ему его лёгкий саквояж. Он уезжал всего на неделю, чтобы разобраться с делами клуба, возможно поэтому ощущения грусти или тоски, или чего-то подобного, что обычно испытывают близкие друг другу люди при расставании всего лишь на неделю, я не испытала. На протяжении целой минуты перед его уходом мы обнимались, затем крепко поцеловались, после чего пообещали друг другу сильно не скучать, а Роб ещё пообещал привезти мне пару бутылок лучшего вина.
Следующие пять дней стали самыми скучными в моей жизни за прошедшие три месяца. По утрам я общалась с миссис Адамс и мистером Кембербэтчем, после обеда отправлялась в парк Клэпхэм Коммон, чему благоволила солнечная и тёплая погода, устаявшаяся на большей территории Британии на этой неделе. В парке я проводила несколько часов за чтением новокупленной книги или просто прогуливалась, потом обедала в каком-нибудь уютном и недорогом кафе, после чего вновь возвращалась в чертоги четырёх стен, где занимала себя приготовлением ужина и просмотром телевизора, при этом в течении дня не забывая о своих обязанностях “администратора приложения журнала”.
Моё спокойствие совершенно неожиданно было нарушено в среду в десять часов утра. Я уже успела принять душ, привести себя в порядок и позавтракать, и теперь спускалась вниз по лестнице, как вдруг входная дверь уверенно распахнулась и в квартиру полубоком, таща за собой огромный и, очевидно, тяжёлый чемодан, вошла неизвестная мне женщина. Впрочем, неизвестной мне она казалась недолго. Она не заметила меня, и у меня было несколько секунд, чтобы оценить её внешность. Высокая, стройная, даже худая, с идеально уложенными пышными волнами волос, красиво заколотыми на затылке, которые, впрочем, наверняка были не очень длинными. У неё были острые и ярко выраженные скулы, о которых мечтало большинство женщин на планете, и не менее ярко выраженные, пронзительные сине-зелёные глаза, что я смогла оценить в момент, когда наши взгляды скрестились. Сойдя с последней ступеньки, я остановилась перед ней, всё ещё продолжая держаться за перила. Плащ, блузка, брюки, туфли, элегантные и острые стрелки на веках – незнакомка во всём использовала ядрёный чёрный цвет. Даже её роскошные волны волос были чёрными, однако они отливали некой синевой, как и её заострённый маникюр. Судя по манере держаться (я говорю даже не о её идеально прямой осанке), её элегантной одежде и уверенным жестам, эта женщина определённо принадлежала высшему обществу. Её точёные черты лица, делающие из неё женщину редкой красоты, без стеснения показывали мне, что передо мной стоит неоспоримо интересная личность. На вид я дала бы ей не больше тридцати двух лет, однако один только её взгляд выдавал в ней мудрость, не соответствующую её возрасту.