Арендт спорила и с понятием «вкус», как его понимал Кант, как восприятие мира, заведомо не желающее зла себе. По Канту, если вкус заблуждается, то только потому, что дискредитирует собственное желание, желая сразу разных и противоречащих себе вещей. Тогда как Ханна Арендт утверждала, что часто заблуждение вкуса связано не с желаниями, а, наоборот, с нежеланием быть себе другом. Для нее зло – не признак расслабленной воли, а признак неправедной воли, злостного обмана самого себя от нежелания побыть себе другом. В этом смысле она разделяла позицию Сократа, утверждавшего, что лучше претерпеть несправедливость, чем совершить несправедливость, и не разделяла позицию Канта, согласно которому вкус к цивилизации и просвещению и есть уже любовь к цивилизации и просвещению. Ведь любовь тоже может быть напоказ, ложной, Кант не вполне подумал, считала Арендт, как часто люди неразумны, потому что действуют напоказ.
Другое дело, что для Канта вкус – суверенная инстанция, которую нельзя эксплуатировать. Можно пользоваться чрезмерным доверием или испорченностью вкуса, но не вкусом как таковым. Никакого «безумного» вкуса система Канта не допускала, скажем, вкуса, который видит везде что-либо кошмарное и потому соглашается на узурпацию власти. Именно эта позиция Канта объясняет одно из его утверждений, которое кажется многим наиболее скандальным: что лгать нельзя даже из милосердия, поэтому надо выдать скрывающегося у тебя дома преступника, чтобы не солгать полиции, даже если этот преступник стал твоим другом. Кант имел в виду, что полиция не будет злоупотреблять порядком, потому что следит за злоупотреблением порядком, а невозможно одновременно следить за злоупотреблением и злоупотребить. Кант не учитывал, что в XX веке само слово «порядок» часто стало пониматься иначе, просто как синоним диктатуры. Арендт об этом всегда предупреждала.
Эмансипация и ее значение. Философия «экстатичности» и современный феминизм. Принятие Другого
В наши дни существует мощнейшая феминистская философия в лице Джудит Батлер и других исследовательниц. Они исследуют «гендер» – пол как часть знаковых и политических систем, пересоздающих и переизобретающих человека в современном мире. Близкая феминизму Юлия Кристева, французский философ болгарского происхождения, много думала и думает об экстатических сообществах, таких как христианская церковь или собрания средневековых мистиков. По мнению Кристевой, недостатком античного полиса, античной политики, было то, что он никогда не мог принять в себя чужестранцев, никогда до конца их принять, и даже их ассимиляция (усвоение всех местных обычаев) все равно выдает, что они чужаки. Это вело и к социальному, и к гендерному неравенству. Тогда как христианский экстаз, выход за свои пределы, позволяет чужому стать своим, принять всех чужаков, решить все речевые недоумения, потому что в покаянии каждый человек сам себе становится великим недоумением.