В античности чтение про себя распространено не было: конечно, профессиональный чиновник или юрист мог пробежать текст глазами, но такое чтение не становилось значительным фактом культуры. Если читался серьезный текст, он читался вслух, и даже если не было аудитории, читатель представлял, как этот текст будет звучать. В средние века чтение про себя распространилось: надо было читать письма, послания, трактаты, те труды, которые заведомо не рассчитаны на публичное исполнение.
Библейский мир знал книгу как то, что изучается с начала и до конца, наподобие того, как лекарство следует пропить целый курс, без упущений. Потому и были возможны образы книги как свитка, который проглатывается, как писание, которое слаще меда. Вероятно, к библейскому почтению книге восходит европейская традиция начинать учиться натощак, потому что «сытое брюхо к учению глухо». Библейское понимание книги было отчасти возобновлено Реформацией и наследующим ей искусством.
Возьмем голландский натюрморт XVII века «суета» (vanitas), посвященный скоротечности всего сущего, где есть раскрытая книга: она вроде бы не должна скоро исчезнуть, нет? Просто вино, хлеб и лимон возбуждают, и эти возбуждения быстро проходят, а книга может разве умерить темперамент, успокоить человека, значит, она может существовать и вечно.
В эпоху Возрождения появляется рассеянное чтение, например чтение в дороге, чтение карманной книги, что мы видим в картине Карпаччо «Дева Мария с книгой» (1510): читать книгу – это просто размышлять. Тем более что в книге на картине Карпаччо есть закладка – книгу можно почитать, отложить, потом к ней вернуться. Как это не похоже на систематическое университетское изучение книг, строка за строкой!
На более ранней картине Витторе Карпаччо, изображающей Августина в его кабинете-мастерской (1502), мы видим, что Августин приступил к написанию книги сразу после литургии: он убрал богослужебные принадлежности в шкаф, не успев его закрыть, а пишет перед другим закрытым шкафом, вероятно, чтобы употребить книги только для сверки написанного, как источник. Августину Карпаччо важнее внутренне освятиться на Евхаристии, а уже потом приступить к письму; преображает его изнутри не опыт письма, а наоборот, письмо лишь пытается передать происходящее с ним преображение.
Такое новое отношение к чтению как к поводу преобразиться здесь и сейчас, причем преобразиться не просто для себя, но став примером для других, говорит о новых возможностях воображения: в античности или средние века при воспитании предпочтение отдавалось наглядным примерам, нравственному примеру учителя или подробным биографиям доблестных людей прошлого, а теперь даже беглое чтение может внушить читателю, одаренному воображением, нравственные нормы. Цицерон понимал культуру как возделывание души речью, тогда как теперь культура – это умение правильно распорядиться библиотекой. Исходя из этого Эразм Роттердамский (1469–1536) написал книгу «Оружие христианского воина», как бы подручный ящик с инструментами, который можно носить с собой и вынимать то один, то другой инструмент по мере необходимости.