В эпоху Возрождения стихи начинают писаться столбиком, как мы видим на картине Аньоло Бронзино «Поэтесса Лаура Баттифери» (ок. 1560). Стихи пишутся как законы, и поэтесса со своим гордым профилем выступает как законодателем, стремясь тем самым найти общественное признание, когда мир постоянно расширяется, не все в городе друг с другом знакомы, и необходимо удостоверение своего профессионализма. Итак, теперь чтение отождествляется с профессиональным безличным суждением, возникает важнейшее для всей новой философии понятие «здравого смысла» как безличного понимания общеобязательных вещей.
Имена и достижения философии Ренессанса
Данте Алигьери (1265–1321), автор «Божественной комедии», первым заявил, что для политического объединения Италии недостаточно силы оружия, так как судья над историей – Бог, а ни один земной правитель не может занять место Бога. Но для человека открыт путь к обожению – путь добродетели и «придворного языка», очищенного народного языка, на котором можно и нужно высказывать добрые намерения. Согласно Данте, латынь должна уступить народному итальянскому языку, так как в Италии не все понимают ученый язык, а дружелюбие и благожелательство, без которых невозможно обожение, требуют знакомить со знаниями всех людей.
Франческо Петрарка (1304–1374) иначе понимал языковой вопрос. Он считал, что все же литературе требуется некоторая монументальность, и поэтому важнейшие произведения, такие как поэма «Африка», писал на латыни. Петрарка не любил схоластику, видя в ней прежде всего языковую узость: люди принимают привычные понятия за реальность и при этом, из-за широты схоластических вопросов, начинают рассуждать о множестве вещей, с которыми не знакомы на опыте. Петрарка призывал к опытному созерцанию, которое только и может научить правильному и спокойному рассуждению, доброжелательному к собеседнику.
Кардинал Николай Кузанский (1401–1464) впервые предположил, что любые наши положительные утверждения об окружающем мире могут быть оспорены. Дело в том, что логические законы формулируются как обобщение тех операций, которые нам доступны, в то время как рассуждения о Боге, вечности или мироздании не могут быть обобщены. Следовательно, мы можем руководствоваться только собственным смыслом знаков, например рассуждать о Боге на основании проявлений высшего смысла, а о мире – на основе некоторых неотъемлемых свойств нашего пребывания в мире. В конце концов, оказывается, что мы толком не знаем даже то, что у нас под рукой, потому что мы тоже не можем это обобщить, а всякий раз узнаем что-то новое в чем-то известном. Значит, наше «ученое незнание» и будет единственной позицией, с которой можно понять общие законы, как непосредственно задевающие нас: мы любим вещи, тоскуем о бессмертии, понимаем друг друга, а значит, можем понимать и смыслы отдельных понятий и вещей.