— Я и так уже живу у вас, пользуюсь вашим гостеприимством. Может, для оберега подойдет мое колечко?
Я с мольбой воззрилась на ведьму и показала ей тоненький серебряный ободок, который носила на среднем пальце. Копеечная безделушка, купленная на распродаже. Ко всякого рода побрякушкам я относилась не менее прохладно, чем к косметике, а потому их у меня почти не имелось.
— Украшение должно быть ценным, чтобы оберег получился действенным, а не рассыпался пеплом после первой же угрозы. Вот как это. — Цепочка соскользнула с ее ладони, и кулон повис в воздухе, мерно покачиваясь, словно маятник старинных часов. — Платина и красный бриллиант.
А я что-то там говорила про гранат.
— Твое колечко, — она посмотрела на мою руку с таким видом, как если бы я весь день копалась в ближайшем мусорнике, — на роль защитного талисмана никак не подойдет. И вообще, дорогая, неприлично отказываться от подарков.
Теперь я знаю, в кого Эчед получился таким непрошибаемым. Весь пошел в маменьку.
Несмотря на мои робкие протесты, Цецилия встала у меня за спиной и все-таки нацепила свою побрякушку, стоимостью. Нет, даже думать об этом не буду.
Отойдя на несколько шагов назад, внимательно оглядела результаты своих стараний и проговорила, удовлетворенно улыбаясь:
— Ну вот, совсем другое дело. Сразу видно, новорожденная ведьма. — Выдержав паузу, вкрадчиво завершила: — Сейчас я тебя оставлю, мне тоже нужно собраться. Когда все будет готово, за тобой придет Анталь. Заодно и познакомитесь.
— Этеле еще не приехал?
— Нет, но как только подъедет, его сразу проводят в зал. Не волнуйся, Эрика. Обещаю, все будет замечательно.
На этой оптимистичной ноте она покинула гостевую спальню, оставив меня один на один с сумбурными мыслями и переживаниями.
Проверив телефон, я разочарованно вздохнула: входящих сообщений не было.
«Скоро начнется», — отправила Этеле еще одно, но мобильный так и не пиликнул ответной эсэмэской.
Полумрак сгущался. Несколько свечей догорело, остальные, оплавленные, продолжали медленно таять, позволяя теням множиться, скользить по стенам в хаотичном танце. Я обхватила себя руками, чувствуя, что начинаю дрожать. Не от холода — от волнения. А когда в дверь постучали (спустя, кажется, вечность), вздрогнула и бросила на телефон молящий взгляд.
Но тот продолжал упрямо молчать.
— Пора, — возвестил высокий поджарый блондин — ровесник Цецилии, когда я открыла перед ним дверь.
В комнату входить не стал. Протянул мне свечу, предлагая ее взять, и зашагал по полутемному коридору к лестнице.
И я, уже почти ведьма, отправилась за ним следом.