— Да уж, действительно, и как это будет выглядеть? — ехидно замечает он. Знаю, что заслуживаю порицания, но не думаю, что ему нужно добавлять излишних издевок к своим комментариям.
— Я не поеду. Тем более, вы живете не один.
Мы смотрим друг на друга, пока он не произносит:
— Вам не стоит волноваться насчет Инглиш. На этих выходных она у бабушки и дедушки.
Сдавшись, я уже начинаю идти в сторону машины, когда он снова поднимает меня на руки.
— Если вы не хотите ехать в больницу, то вам нужно, по крайней мере, приложить лед к лодыжке.
Черт, он прав. Я очень надеюсь, что не сломала ее.
Движение машины убаюкивает, и я засыпаю. Бекли трясет меня, когда мы приезжаем, и я поражена размером этого места. Чисто мужской стиль. И мне это нравится. Вход в дом расположен и в гараже. Мужчина помогает мне выбраться наружу, потому что я настаиваю на том, что смогу идти самостоятельно. Огромная кухня переходит в гостиную, где стоит большой диван. Бекли передает мне пакетик со льдом и располагает мою ногу на кофейном столике, приказав положить лед сверху.
— Вам стоит взять один пакет с собой в кровать.
— Эм, я могу поспать и здесь.
— Нет уж, у меня есть гостевая спальня.
— Я не хочу вас напрягать.
Его брови взлетают вверх. Знаю. Прозвучало дерьмово. С учетом того, что я все время его напрягаю.
— Серьезно. Этот диван больше моей кровати.
— На чем же вы спите? В люльке что ли?
Это первый раз, когда он говорит что-то отдаленно смешное, и я сама смеюсь. А потом смех становится еще сильнее, хотя шутка и не настолько удачная, но я не могу перестать. Слезы катятся по щекам и мне кажется, что я сейчас умру.
— Не настолько это и смешно. — Его пуританский образ возвращается.
— Неа. Вы ведь практически ничего не говорите, а когда говорите, то абсолютно ничего смешного в этом нет. Должно быть, кто-то украл у вас все веселье. А потом вы выдаете это. И даже если фраза не была настолько смешной, она все равно оказалась таковой, поскольку сказали ее вы, Весельчак.
— Я говорю смешные вещи.
— Нет.
— Да.
— Заткнитесь. Это глупо, — говорю я ему.
Он дотрагивается до моей ноги и расстегивает молнию сапога.
— Что вы делаете?
— Поджариваю яичницу. Что я еще, по-вашему, могу делать? Снимаю эту штуковину с вашей ноги.
— Штуковину?
— Ага. Если б вы носили что-то более нормальное, никогда бы не ушиблись.
— Значит, нормальное? Полагаю, вам бы понравилось больше, ходи я в бабушкиных калошах?
Он переключает внимание на мое лицо:
— Вы пытаетесь лезть на рожон со мной?
— Инглиш не знает, что такое «лезть на рожон»?
— Хм. Что ж, надеюсь, она также не знает, что значит «что б меня дрючили», «паршивые члены», «отсосите придурки»,