Людмилка, запищав, сразу забралась на кровать, перебирая свои богатства, рассматривая их, а у Лики в груди расползалось что-то чёрное, противное и отравляющее. Оставив сестру в комнате, спустилась вниз и на кухне нашла экономку, которая сейчас заправив волосы под сетку, в компании помощницы, занималась готовкой.
– Тётя Зейнаб, – позвала она, и женщина, вытерев запыленной мукой ладонью лоб, улыбнулась:
– Понравились утёнку подарки?
– Понравились, – кивнула Лика, недовольно сжав губы и покосившись в сторону помощницы экономки помогающей на кухне, понизила голос: – только зачем? У Милы всё есть, только дома и…
– Ну, пока же нет возможности домой съездить, так что пусть дитё порадуется. Ну а об остальном не думай. Вы вещи уже видели? Всё подошло?
– Вещи? – Милолика оторопело посмотрела на женщину, уже не обращая внимания на навострившую уши помощницу.
– Так ты в гардероб загляни. Там, правда, всё только на первое время, только необходимое брали.
Лика перевела взгляд с экономки на её помощницу и, поджав губы, резко развернувшись, покинула кухню. Она помнила слова Амирханова, что ей приобретут наряды, но ведь только для тех случаев, когда она должна будет его сопровождать. Сейчас же она чувствовала себя полной содержанкой, которая будет расплачиваться своим телом не только за помощь сестре, за защиту, но и за вещи.
Пока поднималась по лестнице и шла обратно в комнату, эмоции захлестнули с головой, затопили сознание. Лика бросилась в свою комнату, в ванную, чтобы включив воду, выплеснуть в слезах, в душивших рыданиях отчаяние, обиду и разочарование взрослой реальности, где она осталась один на один с обрушившимися проблемами.
Два дня пролетели для Лики в нервном ожидании. Она только один раз позвонила Антону, помощнику Рустама, чтобы задать вопрос по поводу обучения.
– В ВУЗе предупреждены, что вы на больничном, – поведал мужчина снисходительным тоном, от которого Лика скривилась, но промолчав, отключила связь.
Детская психика пластичней, чем у взрослого человека и Людмилка уже свободно бегала по дому, цеплялась с вопросами к горничным и с радостной улыбкой позволяла себя тискать тёте Зейнаб. К обеду третьего дня приехал Рустам.
Жизнь в доме, где хоть и редко, но слышались разговоры, а ещё реже смех, словно остановилась. Горничных не было видно, охранники, которые вальяжно расхаживали недалеко от дома и перекидывались шутками, теперь ходили с сосредоточенно-серьёзными лицами, и даже экономка улыбалась натянуто.
– Пусть Мила посидит в комнате тихонько, – говорила тётя Зейнаб.