Зарабатывали инженеры в Припяти явно неплохо.
Лельченко показал нам на диван, а сам устало плюхнулся в кресло. Я присел, а Климчук покачал головой:
– Проверим фон на всякий случай.
Никто не возражал. Володя привычно задвигался с радиометром по комнате.
Датчик обнюхал ковер, прошелся по книгам, пробежался под потолком и перекинулся на большое окно гостиной, закрытое бог знает каким хламом.
– Ну, жить можно, – резюмировал Климчук, – несколько дней в году. Молодец, что окна позакрывал.
Николай Григорьевич шумно и тяжело вдохнул.
– Неужели потеряли мы Припять? Неужели навсегда?
– Ты ведь знаешь ответ, Григорьевич, – укоризненно сказал Климчук, – не трави душу, ни себе, ни мне.
Володя отправился исследовать вторую комнату. Не задержался там. Прошелся по кухне, заглянул в санузел, вернулся и присел на диван.
Все молчали. Как-то вдруг усталость быстро взяла своё. Неведомым образом горящий свет, такой мягкий и домашний, прохлада нижних этажей, вместо палящего солнца на улице, мягкий ковёр под ногами, вместо радиоактивной пыли, чувство относительной безопасности – всё это вместе взятое успокоило напряженный с самого утра организм.
Я и не заметил, как погрузился в сладкую дрёму…
Голос Лельченко доносился словно бы издалека:
– Нет, вот ты мне скажи, старому инженеру, как парнишка свет включил?
– Ой, Григорьевич, успокойся уже, – лениво пробормотал Климчук, – ты строитель, а не электрик. Откуда мне знать? Свет в городе все-таки есть для технических нужд. Может кто-то, где-то не ту кнопку нажал. Может, электрики в ТП работают. А может и еще чего.
После того, как украинское Полесье «мирный атом» превратил в Хиросиму, всему удивляться – никаких нервов не хватит.
– Рота, подъём! – вдруг заорал Климчук, толкая меня в бок.
Я подпрыгнул и обалдело закрутил головой.
– Спать нам сейчас не с руки, – уже серьёзным негромким голосом объявил Володя, – кушаем, часок подремлем – и на выезд.
Николай Григорьевич оживился, словно что-то вспомнив, и рысцой понёсся на кухню.
Там долго звякало стекло и гремела прочая кухонная утварь под радостное бормотание Лельченко.
Наконец, он показался в дверях, держа две бутылки вина и подмигивая, как семафор.
Климчук как-то ненатурально вздохнул и потянулся к радиометру. Хорошее настроение вновь вернулось к Володе.
– Ужас какой! – весело заорал он. – 700 миллирентген, это ж по одному миллирентгену на миллилитр! Таким вином только реактор поить! Слушай, Григорьевич, подари его мне – я им тещу угощу.
Лельченко в отчаянии смотрел на Климчука:
– Володя, родной, да неужели семьсот? Да когда же оно, треклятое, успело столько заразы натянуть? Ну, померяй ещё раз, а?