Он негодовал, терзался, изводил себя этими мыслями и... не знал, что делать.
А потом Анваресу на глаза случайно попалась её фотография.
Лариса показывала снимки с Хэллоуина – спасибо одному активисту из студотряда, который вёл хронику насыщенной студенческой жизни, а затем выкладывал на сайте.
Аксёнова затесалась туда явно случайно. На переднем плане позировали Лариса и её помощники, а она просто попала в кадр, поэтому вышла мелкой и расплывчатой, но он её сразу узнал. Наткнулся взглядом и завис на несколько секунд, пока Лариса не перешла на следующее фото. Он чуть было не попросил вернуть назад, да вовремя спохватился.
Именно в тот момент Анварес и осознал, как нестерпимо хочется её увидеть, не мелким пятнышком на экране, а живьём. Голос услышать, взгляд поймать. Он аж сам поразился, до чего невыносимым по своей остроте было это внезапное желание.
Декана у них не любили, и, наверное, было за что. Волобуев слыл редкостным самодуром, но к Анваресу почему-то, не скрываясь, благоволил. Анечка, секретарь декана, и вовсе встречала Анвареса как родного. Хотя со многими – видел он не раз – обращалась с ледяным высокомерием, какого и у декана не встретишь.
Волобуев пригласил его зайти по делу, обсуждали грядущий симпозиум в Сиэтле.
Почему-то после разговора с деканом настроение неожиданно улучшилось. Эта поездка сулила серьёзный взлёт в карьере. Затем впереди – докторская. Вот о чём нужно думать, а не о всяких глупостях.
Приободрённый, Анварес вышел из кабинета Волобуева как раз в тот самый момент, когда Анечка говорила по внутреннему телефону:
– Ещё Аксёнову ждём в деканате. Должна предоставить объяснительную по пропускам.
– …
– Так вопрос уже об отчислении стоит. А староста жалуется, что не может дозвониться…
Сердце судорожно дёрнулось. Анварес на миг остановился, совершенно непроизвольно, бездумно. Встревоженно взглянул на Анечку, но та ответила ему цветущей улыбкой, затем скроила на миловидном личике сожаление, показав на телефонный аппарат, мол, прошу прощения, занята сейчас.
Он кивнул – да, всё понимаю, и вышел. Ну не стоять же над ней, слушая чужой разговор. Однако в груди заколотился… страх – не страх, но что-то вязкое, тянущее, неприятное.
"Допрыгалась! – ругался он про себя. – Дура!".
Чего и кому она доказала?
До начала семинара оставались считанные минуты, но он вдруг свернул в небольшой холл, уставленный кадками с фикусами и монстерами. Подошёл к окну, привалился плечом к откосу.
Отсюда, с третьего этажа, открывался вид на пустынный двор и заснеженную крышу столовой. Календарная зима ещё не наступила, а снег валил вовсю.