«Иттить чрез Большое море-окиян...» (Волынец) - страница 30

Морские офицеры восприняли жалобу на их капитана, как предательство и подлость. Лейтенант Макар Ратманов вечером 11 декабря 1803 года записал в дневнике: «Господин посол открылся Толстому, что он на капитана из Тенерифа жаловался Государю. Толстой не мог удержать сего мерзкого поступка в тайне. Тотчас предостерег и сказал всё капитану. После этого случая все благородные люди к его превосходительству послу еще более имеют пренебрежение».

Мичман Ермолай Левенштерн вообще обозвал посла в Японию «японскими подлецом» – к счастью, не в лицо, а то было б не избежать дуэли посреди океана, а в личном дневнике. «Многие из нас, – записал в тот день возмущённый мичман, – просили капитана Крузенштерна предать дело гласности и потребовать от японского подлеца в письменном виде всё то, на что он тайно претендует».

Масла в огонь подлил и сам Резанов, попытавшись за спиной Крузенштерна склонить офицеров корабля на свою сторону. При подходе к Бразилии посол явился в каюту лейтенанта Ратманова, второго по старшинству на «Надежде» после капитана, и показал лейтенанту царский «рескрипт». Посол расcчитывал, что вид личной подписи императора окажет нужное воздействие на морского офицера в скромном чине.

Макар Иванович Ратманов (1772–1833)

Однако, опытный камергер не учёл морскую специфику. Ратманов не только с юности был приятелем Крузенштерна, они вместе учились в кадетском корпусе, но, что важнее – посреди океана свой капитан для моряка значит куда больше самого могущественного, но бесконечно далёкого царя… Лейтенант Ратманов сторону посла не принял, а в дневнике записал про «многие изгибы чёрной души камергера».

Жалоба в Петербург и попытки Резанова подчинить себе команду корабля, естественно, вызвали взрыв бешенства у капитана Крузенштерна. Правда, выражалось это бешенство мореплавателя внешне очень спокойно – капитан просто перестал разговаривать с камергером. Оба руководителя кругосветной экспедиции, находясь на маленьком судне буквально на расстоянии вытянутой руки, начали общаться… письменно.

Иван Крузеншерн в те дни пишет Николаю Резанову так, что за нарочито изысканной вежливостью проступает всё кипение страстей: «…я признаю в лице Вашем Особу Уполномоченную от Его Императорскаго Величества, как для Посольства так и для разных распоряжений в Восточных Краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, тако же пути, ведущаго к благополучному исполнению прожектированнаго мною вояжа, по словам Самого Императора и по инструкциям мне данным по Высочайшему соизволению от Главнаго Правления Американской Компании, я должен щесть себя Командиром…»