Синяки мои сошли, бесследно, даже как-то грустно стало, словно исчезло последнее, что связывало нас с моей синеглазой. Ладно, не моей…
Иваныч дозволил не таскаться в офис, раз уж я приработался на дому.
А в пятницу вечером ко мне нагрянули Паша, Сёма и девочки из бухгалтерии. Пива принесли и всякой пивной дребедени — чипсов, сухариков, соленых орешков.
«Нафига я дверь открыл?» — подумал я с досадой, взглянув на эти запасы, рассчитанные на глобальную пьянку.
Нет, я не то чтобы превратился в угрюмого сыча и социофоба, вообще нет. Хотя после Аниты не особо тянуло на веселье, конечно. Но тут они просто заявились очень не вовремя. Я почти закончил с прогой для Иваныча, остановился на таком моменте… в общем, некстати сейчас всё это было.
Но я, как культурный человек, притворялся радушным хозяином, хоть в душе ждал, когда уже пиво кончится и все разойдутся. И видать, очень хорошо притворялся, потому что никто уходить не спешил, Сёма сгонял за добавочкой, а потом и вовсе они решили остаться на ночь.
В конце концов, я смирился с тем, что вечер потерян, напился с тоски вместе с ними, и стало на всё плевать. Даже плохо помню, чем и как закончилась эта ночь.
— Через две недели, в субботу, — предупредил Паша наутро, когда мои гости наконец стали собираться по домам, — у меня днюха. Гулять будем.
— Я счастлив, — криво улыбнулся я.
Однако пообещал, что приду. Пришлось пообещать — Паша был настроен решительно. Он вообще оперился после того, как стал встречаться со Светой. Даже от мамы съехал. И сейчас мне показалось, что он не уйдёт, пока я не дам слово быть на его днюхе.
Меня, если честно, и так мутило. Не то, что пить, а даже курить не хотелось. Правда, к вечеру захотелось, но было нечего.
Я напялил куртку, спрятал голову в капюшон и пошёл за сигаретами. Шатаясь на ветру (погода совсем озверела!), доплёлся до супермаркета. Взял пачку Парламента, свежий хлеб и ещё всякое съестное — раз уж шёл по такому холоду, то чтобы хоть не зря.
У кассы образовалась небольшая очередь, я пристроился в хвосте, прижимая к груди свои покупки — про тележки вечно забываю. Стоял, ждал, как вдруг стало резко не по себе. Тревожно, душно, маетно. Я заёрзал, заозирался и увидел её, Аниту.
Она подходила к кассе, толкая перед собой почти пустую тележку с упаковкой йогурта и двумя зелёными яблоками. Заметив меня, она смутилась, на долю секунды замешкалась, но всё же мне улыбнулась.
— Привет, — поздоровалась она.
— Привет, — облизнув вмиг пересохшие губы, ответил я, чувствуя, как грудную клетку распирает от… не знаю даже от чего больше — от волнения, от тоски или от радости?