— Оно мне дороже жизни, — скулила Галина. — Давайте съездим, поищем камешек, я заплачу.
Зрелище было жалкое и трогательное. Глядя на нее, я поняла, что такое «убиваться». В моей сумке вечно валяется куча ненужного хлама. Измайлова в жар бросает, когда я в нее лезу. Однажды пообещала достать ему носовой платок — у полковника в кино ни с того, ни с сего начался проливной насморк. Пока я его выуживала, Вик то и дело сморкался в шарф, постанывал, ругал меня и подтверждал нелестные эпитеты чиханием. Больше он утиралок не забывал. А на предложение снабдить его чем-нибудь из дамской сумочки вежливо отзывался: «Премного благодарен, Поленька, не трудись». Но вот что удивительно: на сей раз мне понадобился огрызок старого синего ластика, и нашелся таковой моментально. Я отщипнула округленный, сглаженный частыми соприкосновениями с бумагой угол, взяла у Гали ее драгоценность и довольно скоро вставила резинку в углубление. Будто век она там пребывала.
— Это, чтобы пустота вас не пугала, не раздражала, — сказала я. — Поправитесь, отнесете ювелиру, заменит на настоящую бирюзу.
— Спасибо, — прошептала Галя и немного успокоилась.
Но окончательно ее горестные всхлипы стихли только в больнице.
Представления не имею, как долго я тасовала известные мне сведения о Мишелихе. Надо же было ей очутиться в машине, сбившей Галю. Что теперь делать? Что? Раньше я и предположить бы не рискнула, что Ленка позволит человеку скрыться с места дорожно-транспортного происшествия. Может, до нее не дошло, что они задели Кара-Ленскую? Но ведь человек ногу сломал. Может…
Раздался какой-то тонко воющий звук. Я кинулась к каталке. Галя, похоже, пела песню. Действительно, она просветленно улыбалась и… пела. Потом подняла набрякшие веки и уставилась куда-то сквозь меня. Я оробела. Думала, очнется, спросит: «Где я? Почему так долго и крепко спала? Который час?» Но она была невменяемой, галлюцинировала. Причем я в ее видениях была не я, и пробудившаяся вместе с Галей говорливость предназначалась не мне. Порыв броситься к медикам я преодолела. Выйдешь из палаты, она свалится со своего ложа и доломает руки-ноги, а то и шею свернет. Поискала кнопку вызова персонала. Дохлый номер. Я попала в незавидное положение. Галину несло в дебри интимных подробностей. Зажать уши? Читать вслух стихи? Я бы осуществила это. Если бы не услышала: — Юра, Юра, твердила же тебе:
«Алекс негодяй». Ты лучше, порядочнее, чище. Почему ты меня игнорируешь?
Последнее, возможно, относилось ко мне.
— Не игнорирую. Но перед тобой не Юра, а Полина, — вразумила я Кара-Ленскую, надеясь, что мой голос приведет ее в чувство.