Она задохнулась от его откровенных речей:
– Что я должна сделать, чтобы ты больше не злился? – прошептала она, неуверенная, что готова выполнить любую его просьбу.
– Перестанешь меня бояться? – с надеждой спросил он.
– Я боюсь не тебя, – раз уж он был откровенен, то и она решилась, – я боюсь себя рядом с тобой.
Он уже не слушал ее, его губы оказались слишком близко:
– Только поцелуй… – прошептал он, в ее приоткрытый рот, и она сама потянулась ему навстречу, впиваясь в его губы, обвивая руками его шею, притягивая к своему полуобнаженному телу.
Поддаваясь настойчивым действиям девушки, он залез на кровать и навис над ней, не прерывая поцелуя. Пусть алкоголь и притуплял его чувства, однако он все равно ощущал, как плавится его кожа под ее пальцами. Ее влажные губы сводили его с ума…
Нет… нет…
Он вдруг отстранился:
– Не сегодня… Прости… – он пытался сконцентрироваться, – не хочу снова делать тебе больно… К тому же, скорее всего, завтра я даже не вспомню, о чем мы разговаривали, не говоря уже о том, что делали, – преодолев себя, он поднялся с кровати и нетвёрдой походкой направился к внутренней двери, ведущей к смежному со спальней кабинету.
Выудив связку ключей из кармана он отыскал необходимый, и какое-то время повозившись с замком, наконец, ввалился в кабинет.
Элли удивленная столь галантным отказом, наблюдала, как Пирс расположился на кожаном диване и уже через несколько минут захрапел.
Сегодня утро показалось мне добрым. Ломота в теле прошла, сменившись приятной утреней истомой. Хотя в поле моей видимости ничего не изменилось, однако я догадывалась, откуда идёт это ощущение теплоты и уюта.
Его уже не было в каюте. Я даже не сомневалась. Он сбежал. Либо потому что помнит, что случилось ночью, либо потому что не помнит. Я вдруг поймала себя на мысли, что улыбаюсь. Пожалуй, впервые за время моего пребывания на корабле.
В своих пространных мыслях я не заметила, как оказалась на неизведанной территории – в кабинете. Ну, раз уж ноги принесли меня сюда, кто я такая, чтобы отказываться. Я прошла вдоль стеллажей с книгами и документами, мысленно отметив внушительных размеров сейф в одном из них. Оценила весьма неудобный на вид кожаный диван. Опустилась в кресло у стола, напоминавшем свалку: среди прочих предметов тут валялись окурки и использованные спички, добавляя антуража.
Я придвинула мусорное ведерко и принялась собирать в него хлам, из которого то и дело удавалось выудить нечто познавательное: очередной компас (но на этом, в отличие от того, что я когда-то швырнула в капитана, была причудливая гравировка); кусок золотой цепи (именно что цепи, а не цепочки); множество колец и перстней (странно, ведь я точно помню, на руке капитана один единственный серебряный перстень, который он практически не снимает); естественно фляжка, все ещё заполненная содержимым (если ни это стол пирата, то я стесняюсь спросить, как он тогда должен выглядеть?); швейцарский нож (должно быть тоже чей-то подарок). Самым любопытным мне показалось старое протёртое портмоне. Немного усомнившись в этичности своих намерений, я все-таки открыла его: немного мелочи и затертое фото, на котором было около тридцати мужчин. Вглядевшись, я с трудом смогла узнать Айка.