Почему она ушла.
Что между ними происходило.
Почему он ее бил.
Чем он ее так бил.
Как Лиза решилась уйти.
Где эта тварь сейчас.
Подумав, я начинаю с самого простого.
– От чего они? Шрамы. Чем он их оставил?
Мне кажется, она не ответит, пока я не перестану касаться спины, но я не могу себя заставить это сделать. Мне жизненно необходимо каждую секунду уверяться в том, что все это правда. Что на идеально гладкой коже Лизы, моей, мать ее, Лизы, навсегда остались безобразные белые шрамы.
У меня очень хорошее воображение. Я могу представить кровь на загорелой влажной коже. Тонкие полосы от ударов. Съежившуюся от боли фигурку. И чем дольше образы крутятся в голове, тем сильнее мне хочется голыми руками придушить тварь, которая разрушила мою семью. Я вспоминаю его мерзкую самодовольную рожу с их фоток и получаю почти физическое наслаждение от мысли о том, как сожму горло этого ублюдка, как он будет хрипеть в отчаянной попытке вымолить прощение.
– Лиза, я задал вопрос. Чем он тебя бил?
У нее глухой и равнодушный голос. Лиза больше не сжимается, просто лежит, обняв подушку, и смотрит куда-то в стену.
– Шнурком от зарядника.
Я невольно смотрю на тумбочку, где мирно заряжается ее мобильник. Очень сложно представить моральное состояние, в котором можно взять тонкий длинный шнур и отхлестать им любимую женщину по спине. Да даже просто любовницу или… не знаю, бывшую жену, бросившую тебя умирать в реанимации и уехавшую на курорт с садистом? Я думал о том, как причинить Лизе боль тысячи раз. Чтобы так же, чтобы прочувствовала все, через что прошел я. Но смотрел в ее глаза, и целовал, хотя должен был вычеркнуть эту женщину из жизни.
Поднимаюсь с постели, чтобы включить верхний свет, мне мало тусклой лампы на тумбочке. Лиза не сопротивляется, когда я осматриваю ее. Только ежится, чувствуя касания моих пальцев. Несколько следов обнаруживаются на ягодицах и парочка совсем незаметных – на шее.
Я как будто пробежал марафон. Воздуха не хватает, а зубы стиснуты с такой силой, что вот-вот начнут крошиться. Поддавшись порыву, я склоняюсь, чтобы коснуться одного из шрамов губами, и моя маленькая девочка жалобно всхлипывает.
– Лизка…
Опускаюсь сверху, закрываю своим телом от холода неуютной старой квартиры. Опираюсь на руки, чтобы не навалиться всем весом, носом утыкаясь в волосы. Она сжимает пальцами покрывало. Член снова твердеет, ее близость – особый наркотик, действие которого не отменить ненавистью, жалостью или смертельной усталостью от боли, которую мы друг другу причиняем.
– Как ты ушла? Почему он тебя отпустил?