Все это бред! Я решил, она нужна мне, но только если сможет принять меня полностью, какой есть, без фальши и прикрас. Только так. И сегодня, как я и говорил, мы играем, но играем в открытую. Я покажу ей все карты, и ход уже будет за ней.
Вхожу на кухню. Аня стоит перед раковиной и моет зелень под проточной водой. Ее спина напрягается, шея покрывается мурашками, как только между нами остается меньше шага. А ведь она даже не оглянулась, вот это реакция…
– Не выжимай их, а встряхивай, – заглядываю через ее плечо.
Аня разворачивается и взмахивает пучком петрушки, осыпая меня мелкими каплями воды:
– Да пожалуйста!
Вот сучка мелкая! Специально бесит меня? И как с ней можно по-нормальному?
Прижимаю Аню к кухонному островку и завожу руки ей за спину. Подставляю ладони под воду, смывая липкий маринад, а после хватаю малышку за шею.
– Никита! Ты с ума…
Наклоняю голову, практически касаясь ее носа. Аня замирает.
– Твоя телка там не скучает? – тихо шипит она.
– Ревнуешь?
– Мечтай! Просто не хочу, чтобы все решили, будто мы…
– Тебя снова волнует чужое мнение? На свое собственное полагаться не пробовала?
– Хватит учить меня жить. Иди Регину свою просвещай.
– Аня… Заканчивай страдать ерундой. Я ведь предложил тебе поехать со мной, ты сама не захотела. Чем теперь недовольна? Или мне надо было усадить тебя силой в свою машину?
– Если хотел бы, то усадил, – выпаливает она.
В синих глазах океан смущения. Фраза необдуманная, а значит правдивая. Мой план рушится…
– То есть мне делать то, что я хочу?
– А разве ты не так всегда поступаешь?
Провожу большими пальцами по ее шее и приподнимаю подбородок. Она в моих руках. Близко, но один фиг далеко. Карусель сумасшествия снова заводится и включает свою психоделическую мелодию.
– А чего хочешь ты, Аня? – задеваю губами ее губы.
Нежная мягкость, точно шипы в кожу. Выпиваю ее выдох. Сладкий запах и отголоски знакомого вкуса дурманят.
– Поцелуй меня, Никит, – шепчет она, отправляя пучок петрушки в раковину, и смыкает влажные руки в замок у меня на затылке. – Пожалуйста, – приподнимается на носочки и сама прижимается к моим губам.
Цепи падают. Ударяются с тяжелым лязгом о пол. Сердце неистово грохочет за ребрами. Сжимаю одной рукой хрупкую шею, а второй сбиваю кепку с Аниной головы, чтобы зарыться в короткие мягкие волосы.
Поцелуй – наваждение.
Поцелуй – освобождение.
Аня впивается пальцами в мои плечи, причиняя легкую боль. Заявляет, что не уступит? Хочет быть на равных? Или, как и я, теряет контроль, утопая в сладком удовольствии? А не пофиг ли? Сейчас нет ничего важнее того, что происходит между нами где-то на химическом уровне.