— А ты хотела бы остаться? — спросил он.
— Больше всего на свете!
— Тогда у меня есть к тебе предложение. Обсудим его в более комфортной обстановке, — Ян встал и протянул Кате руку.
* * *
Скука…
И это только начало лета.
Ян плеснул в широкий бокал виски и бросил пару кубиков льда. Бутылку закинул в морозилку.
Скука… Недаром к этому слову вырисовывается неприличная рифма. От такого состояния можно сойти с ума. Или спиться.
Лед, потрескивая, быстро таял, рисуя на поверхности напитка прозрачный узор.
Вот он, Ян, стоит посреди кухни и рассматривает жидкость в бокале. Июнь. Четыре часа дня. Это почти черта.
Внезапно накатило ощущение, что воздух густой, мутный, и легкие с трудом справляются с этой субстанцией. Ян распахнул створки окна. Ветер, пропитанный дождем, хлестнул по лицу. Дышать стало легче. Сделал глоток — и поймал себя на том, что ничего не почувствовал. Ни аромата, ни игры послевкусия — за что он и любил виски. С таким же успехом он мог хлебнуть воды из-под крана.
Его демон, — дикий, свирепый, — его лучший компаньон, спал где-то глубоко внутри, свернувшись калачиком, как домашняя собачонка.
Ян выставил бокал под дождь — и сквозь стекло увидел девушку, сидящую на скамейке в парке. Судя по дрожащим плечам, она рыдала. Но незнакомка куда больше заинтересовала Яна, когда он узнал в ней свою квартирантку. Две последние недели — и, надо полагать, еще те две, которые он отдыхал на Кубе, — девочка провела до сведения скул однообразно: исчезала рано утром, возвращалась к семи и сидела взаперти в своей комнате, пока не наступало следующее утро. Пару раз они столкнулись в коридоре — ни улыбки, ни взгляда в глаза. Однажды он застал ее на кухне, Катя ждала, пока закипит чайник. За это время Ян смог клещами — образно выражаясь — вытащить из нее имя. Еще минуту назад он даже представить не смог бы квартирантку босиком, под дождем и в слезах.
Катя хлебнула из фляги, не спросив, что в ней, и у Яна промелькнула мысль, может, у нее это не первая фляга? Или девочка тоже очень близко подошла к своей черте. Он всматривался в ее лицо, подставленное под ливень, будто видел впервые. Это была совсем другая Катя. Даже не Катя, а Кэт! С глазами настолько серыми, словно в них сконцентрировался весь дождь. А сама она будто не чувствовала дождя, не ощущала холода, хотя ее кожа стала еще бледнее.
Кэт больше не шарахалась от него. Пила с ним виски из одной фляги и рассказывала о том, как пыталась выживать последний месяц. Ян слушал ее вполуха — больше с любопытством за ней наблюдал.
И вдруг Кэт заявила, что уезжает.