Кофемашина, чихая и кашляя, выцедила напиток в чашку. Ян выбрал столик у окна и пил кофе маленькими глотками, наблюдая, как полоска тени от оконной рамы все дальше отползает от его руки.
Улица оживала. Дребезжа, пронесся трамвай. Из соседнего подъезда, позевывая, вышел седовласый старик в костюме и с тростью, держа под мышкой карманную собачонку. Терьер, изворачиваясь и скуля, просился на землю. Старичок, завороженный утром, не сразу это почувствовал.
Ян оставил купюры на медном блюдце, сожалея, что копейки не в ходу. Россыпь монет — отливающих охрой, оливковым, медовым — органично вписалась бы в интерьер кафе.
Возле трамвайной остановки, расставив полукругом ведра и трехлитровые банки с розами, уже сидела старушка, закутанная в деревенский платок. Ян переводил взгляд с одного букета на другой и все не мог остановиться, пока не увидел миниатюрные чайные розы. Капли росы на них вспыхивали и переливались всеми цветами радуги.
Идея, которая только что пришла ему в голову, была идеальной, как это утро. Как эти цветы.
— Красивые розочки, сынок, только маленькие. Возьми белые, большой бутон. И стоять будут дольше.
— Мне нужны эти, — и когда старуха склонилась над ведром, Ян остановил ее. — Доставай самые лучшие. Те, что в сумке, — задумался, прищурив глаза. — Мне нужно одиннадцать штук.
— Очень красивые, самые лучшие… — бормотала старуха, заворачивая цветы в газету.
Ян, любуясь, коснулся лепестка. На пальце осталась капелька росы.
Да, они были самыми лучшими.
Он вернулся к Марише и, оставив цветы в коридоре, склонился над ее ухом.
— Можно на время взять у тебя пару платьев?
Мариша ответила что-то, похожее на «мяу». Ян принял это за согласие.
Он отдернул шторку, заменяющую шкафу дверь, и стал перелистывать вешалки в поисках подходящего наряда. Пары платьев не набралось, но, по крайней мере, одно было в самый раз.
Затем пересмотрел обувные коробки — не то. Заглянул под подолы платьев — и извлек оттуда пару черных замшевых туфель. Проверил подошву. Здесь, конечно, он мог ошибиться. Вытряхнул туфли из первой попавшейся коробки, положил туда те, что отобрал. Перевесил через локоть платье и, прихватив букет, выскользнул за дверь.
* * *
Это было самое тихое утро с тех пор, как Катя поселилась у Яна. Ни оглушительной музыки, ни разговоров по телефону, ни хлопанья дверей. Катя бесшумно оделась и проскользнула в ванную. Она поморщилась, когда скрипнул кран — так можно испортить сюрприз.
Развела тесто и стала печь оладьи, одними губами ругая сковородку, на которой комом получился не только первый блин, но и второй, и третий. К тому времени, как насобиралась горка золотистых оладушек, Катя уже была сыта «бракованными». Но, главное, Ян об этом не знал.