У Ангелины такой сильный дух. Она меня захватывает до дрожи своей самоотдачей и преданностью ребенку. Нежеланному-желанному ребенку. Я могу себе представить, что творится у нее в голове. Ей приходится любить плод своей боли.
Девушка смотрит в глаза и размазывает меня одним взглядом по стеночке. Без кулаков, но бьет в цель.
Да, смотри, Ангел, я неправ, но ты об этом сейчас не узнаешь. Может быть, позже, когда я смогу тебя отпустить.
В этой истории больше всего меня пугало мое разбитое состояние. Не потому, что влюбляться боюсь, не потому что эти мысли режут по груди, будто Милу предаю, а потому что сердце лопается от тоски и боли за свои ошибки. На каком моменте я не смог остановиться? Почему позволил кому-то управлять собой?
Месть виновата? Не-е-ет…Если бы я мстил, я бы просто взорвал Кирсанова в машине. Сделал бы все, чтобы эта тварь не ходила по земле, на которой нет моей жены.
Это Чех искусно подкидывал удочки о сыне. Обещал, что я все еще могу его вернуть, что смогу забрать, что спасу и буду жить спокойно. Он промывал мне голову, пропитывал яростью. Методично так. Продуманно обрабатывал.
Но за последний месяц неожиданно, где-то в глубине души, ростки сомнения пустили корни. Глядя в глаза Ангела, что чище весеннего неба, я стал прислушиваться к ее словам, и это меня рвало на части. Столько дней и ночей верить в то, что Кирсанов — падла — истерзал мою любимую, а теперь усомниться.
Невыносимо. Больно. Дальше. Идти.
Какой из меня щит? Могу быть только доской для дартса, чтобы вручить девушке дротики и позволить убивать себя медленно. Бросок за броском.
— Ангел, дай нам пару минут, — проговорил я немеющими губами. Сказал искренне, без тени фальши, но пусть она думает, что игра. Во мне что-то словно хрустнуло после этих дней, стержень, что держал меня в тонусе бесконечной битвы, внезапно сломался.
Макс, заметив мой взгляд, весело подхватил:
— Лина, я там организовал столовую, а то это не больница, а сарай какой-то. Сходи с ребятами. Сама поешь, за двоих же должна, и проследи, чтобы пацаны животы набили, а то они трудились — входную дверь вставляли, которую один громила вынес с левой пятки.
— С правой, — буркнул я.
— А? — Орлов непринужденно повернулся ко мне, а я прищуренно наблюдал за Кирсановой.
— С правой пятки, — уточнил и поймал ее взгляд, словно зацепил арканом.
Ледяную лазурь привычной ненависти вымораживающую меня каждый её взгляд сейчас будто прорезало солнечными лучами восхищения. Всего на миг, но эта яркая вспышка ударила молнией по нам обоим. Оставив туман растерянности, который Ангелина торопливо скрыла под опущенными ресницами. И поспешно покинула нас. Молча.