Но отец настаивал, чтобы я каталась на нём, а не на Призраке, которого я в то время обожала: белоснежный альбинос с красными глазами. Я впадала в трепет каждый раз, когда видела это великолепное животное. Мне казалось, что это волшебный единорог, и однажды я увижу в его лбу светящийся магический конус…
Но отец не разрешал приближаться к жеребцу, он переживал, что норовистый конь навредит его дочери, а конюхи не уследят. Боялся трагедии… Я это осознала лишь потом, когда простила. Потому что в тот день, когда я, топнув, приказала пони убираться туда, откуда он пришёл, прямо в лёгком платье и атласных туфельках побежала в конюшню к Призраку.
Отец разозлился. Я не видела его таким диким до того дня, и никогда больше не замечала ничего подобного после. Он ворвался в конюшню, когда я уже забралась на жеребца и, стащив меня за шиворот, пристрелил альбиноса на моих глазах.
Я месяц не выходила из своей комнаты, отказывалась есть, на отца вообще смотреть не могла без тошноты. Меня будто снова и снова окатывало брызгами крови и кусками чего-то вязкого, прилипающего к вуали платья.
Со временем боль прошла, я смогла простить и понять своего отца, ведь тот норовистый непослушный жеребец на самом деле был очень опасен для ребёнка. Чудом я не слетела с него и не сломала себе шею. Я почти забыла о том случае…
Но сейчас, когда смотрела, как Лютый медленно сползает на пол, и его тело подрагивает совсем, как туша Призрака, грудь сжало спазмом. Картины ожили, словно это было вчера, будто не прошло много лет. Не знаю, что меня вернуло в прошлое, может вид крови или же ужасающий стресс, который я только что пережила, но стало невозможно даже вдохнуть.
Я осторожно сползла с кушетки и торопливо ощупала неподвижное тело, найденный телефон запрыгал в мокрых от крови пальцах. Я с трудом смогла нажать кнопку вызова и…
Я не могла выговорить ни слова. Задыхаясь, выла в трубку и глотала слёзы, облизывала солоноватые губы. Но порой между моими стонами пробивался звук падающих капель, стекающих с головы Лютого крови и торопливый мужской голос из трубки:
— Только не отключайся… Девочка, слышишь меня? Не отключайся. И живи!
Он говорил, говорил, а я с шумом втягивала воздух, раз за разом, с невероятным усилием. Ради малыша. Живи малыш, пожалуйста, живи! Телефон выпал из ослабевшей руки и брякнул на полу. Кажется, ко мне кто-то подбежал, но сил сопротивляться уже не было. Всё, что я могла — это сосредоточиться на вдохе и выдохе, будто раскачивала огромные меха. И это обессилило, выжимало остатки воли, но это давало надежду.