Я вздрогнула, как от удара, в животе разлился холод, будто жидкий азот впрыснули. Губы онемели, но я выдавила:
— Нет. — И тут же подумала о ребёнке, и страх схлынул, уголки губ дрогнули. Стало всё просто и ясно. Я постоянно прижимала руки к животу, будто меня самой недостаточно, будто постоянно пыталась защитить малыша, как могла. Добавила с улыбкой: — Мне повезло, что у меня две души.
О том, как это получилось, я старалась не думать, хоть страшный день всегда, каждую минуту грозовым облаком нависал надо мной, не давал расслабиться ни на минуту. И я осознавала, что даже если Лютого не будет рядом, ничего не изменится.
Страх и ненависть теперь всегда будут жить во мне. Но об этом Лютому я не скажу даже под пытками. Язык не повернётся, потому что это значит, что я всегда буду думать об этом уроде. И этого не изменить. Отозвалась резко:
— Мне не нужны откровения. Я пытаюсь наладить доверие. Это основа любых отношений. — Невольно улыбнулась, понимая, что повторяю слова конюха, когда он учил меня не бояться лошадей. — Грань между доверием и страхом очень тонка.
Я замолчала на миг. Степан ещё говорил, что единственные лекарства — дружелюбие и забота. Лютый и дружелюбие, это как голодный лев и добрый заяц в одной клетке. Но я не могла не признать, что дружить урод умеет. Уж не знаю как и чем, но он получил доверие и верность и Сергея, который готов рискнуть жизнью, и Макса… Пока это единственный нормальный человек в окружении Лютого.
— Кто такой Чех? — напрямик озвучила я давно терзающие меня вопросы. — Кто он на самом деле? Почему он ополчился на моего отца? И при чём тут Носов?
— Доверие, говоришь? — Лютый будто пропустил мимо ушей мой вопрос. — Ты ведь нож мне в спину вонзишь, если не будет угрозы в виде Чеха. Так что не будем о доверии.
Он лег ровнее, задышал спокойней, показалось, что уснул. Вот и рухнули мои попытки, разбились о каменное сердце Лютого. Кто я ему? Девка, которую он поимел, чтобы наказать того, кого хотел. Но девка вдруг забеременела. Пунктик — дети. Безумие. Помешательство.
Несколько минут тишины растянулись в бесконечность. Морщинки, что перекашивали грубое лицо мужчины, разгладились, грудь вздымалась высоко, а губы приоткрылись.
— Есть хочешь? — словно почувствовав мои разглядывания, Лютый открыл глаза и повернул голову в мою сторону.
— Нет, — не сумела сдержать я злости. — Сыта по горло твоим доверием. Ты обвиняешь, что нас расколят, но что делаешь для того, чтобы это изменить? Стоит мне шагнуть к тебе, ты рычишь, пытаюсь протянуть руку — ты скалишься. Не хочешь говорить о том, что за люди связали нас вместе и что им нужно — тебе же хуже. Ты надеваешь мне повязку на глаза и заставляешь идти наощупь над смертельной пропастью. Но забываешь о том, что если я упаду, утащу и тебя. Идиот.