Я растерянно смотрел, как друг разворачивает ткань, открывает крышку пластиковой коробки, внутри которой аккуратными рядами лежали мои любимые суши.
Неужели я был такой сволочью? Ни разу не поздоровался с любимой девушкой друга? Открыл рот, чтобы извиниться, как дверь распахнулась и с треском ударилась о стену. На пороге возникла та, кого я меньше всего ожидал увидеть, и слова застряли у меня в горле.
— Ромочка! — с порога бросилась ко мне мать.
Нет, не мать. Женщина, которая меня бросила, укатив в другую страну.
Я выставил руку в предупреждающем жесте, и непрошеная гостья замерла в шаге от кровати. Выглядела хорошо, намного моложе своих лет. Будто и не было этих лет. Кожа загорелая, вид отдохнувший, глаза сверкают. Конечно! Фирмой и сыном занимался отец, а эта бабочка всегда предпочитала порхать с цветка на цветок, напропалую изменяя отцу.
Я ненавидел его за то, что он прощал. А её за то, что шлюха. И желал бы никогда не видеть. Но сейчас она стояла рядом, и у меня нутро ныло так, словно меня вот-вот вывернет наизнанку.
— Что тебе здесь надо? — едва дыша от боли, процедил я.
— Тебе плохо? — ещё сильнее забеспокоилась она. — Ты так побледнел… Я позову врача!
— Просто уйди, — скрипя зубами от её отравляющего присутствия, приказал я. — Этого будет достаточно, чтобы мне стало лучше.
— Рома, — губы её задрожали, глаза влажно заблестели. — Я всё же твоя мама.
Я никогда не называл её так… после того, как ушла. Для меня эта чужая женщина — Катерина.
— Мама? — выгнул я бровь и, ощущая, как в груди растёт чёрный ком ярости, посмотрел на молчаливого друга: — Яромир, разве так называют женщин, которые бросают своих детей?
— Не могу сказать, — недовольный, что ввязываю его в семейные разборки, друг нахмурился. — Мы, пожалуй, пойдём.
Он потянул Юну к выходу.
— Нет, — рявкнул я. — Хочу поесть. Подождите, и я отдам контейнер.
Девушка Яра вздрогнула, но остановилась. Она подняла голову и виновато покосилась на своего парня.
— Кукушка, — тихо произнесла она и посмотрела на меня с искренним сочувствием, будто только по-настоящему увидела. — Женщин, которые бросают своих детей, называют кукушками, — и обезоруживающе улыбнулась: — Я тоже кукушонок.
Раздался тихий всхлип, и Катерина, прижав ладони к лицу, выбежала из палаты. Я выдохнул с облегчением, — сразу стало легче дышать.
— Ну вот, — проворчал друг, — ты довёл до истерики ещё одну женщину. Что с тобой такое?
— Я просто голоден, — устало выдохнул я.
— Я помогу!
Юна принялась суетиться вокруг меня: разложила салфетку, подала приборы. Я с удовольствием принимал заботу девушки друга. Будто нас связала общая боль, сделала ближе. Может, мы и не стали друзьями, но теперь я не стану подкалывать друга насчёт его упрямой любви вопреки воле родителей.