Начало светать.
Судя по размеренным, медленным движениям мужчины, он шел сюда не для ночного пейзажа, а для предрассветного вида на часть Черного бора и кусочек речки, которая клубилась паром, отвергая холодный утренний воздух. А, следовательно, это был опытный художник: он не торопился, не метался в поисках удачного места — он сразу видел, что именно и когда хочет писать. Но это нисколько не помогло мне идентифицировать его— мужчина стоял по мне спиной. Единственное, что я видела — это высокий черный хвост, крепкие плечи, укутанные в черную куртку, торчащий из-под нее белый воротник, и высокие резиновые сапоги. «Продуманный», — сказала я сама себе, чувствуя, как сжимаются от холода пальцы ног: кроссовки промокли из-за росы.
— Вы долго будете там стоять? — мужской голос прорезал звенящую тишину. — Будете чай? Зеленый?
Я метнулась назад, затем остановилась: не думала, что буду застигнута врасплох.
— Извините, не хотела вам мешать. Рисуйте, я пойду.
— Вы мне не помешаете, — с усмешкой сказал мужчина.
— Извините еще раз! Рисуйте. А то свет упустите.
— Хороший художник свет не упускает, — снова усмехнулся мужчина, и повернулся ко мне. — Так вы будете чай?
Найти в себе силы на ответ я так и не смогла — на меня смотрели те самые глаза с цыганской карты: черные, глубокие. Но черных глаз на свете много, а вот такое лицо… Именно то лицо, что снится мне последние полгода: пухлые губы, легкая щетина, прямой нос с узкими ноздрями, черные, широкие брови… Портрет этого мужчины лежит в моем рюкзаке, и я сама его нарисовала! Я несколько раз моргнула, заставляя себя очнуться, но это не возымело успеха: мужчина был здесь, прямо передо мной, и только когда он отвернулся, я смогла вздохнуть. Это как увидеть давно умершего человека: во-первых, это невозможно, во-вторых, дико пугает.
Художник налил в кружку чай из низкого пузатого чайничка, и протянул мне, как бы выманивая меня из темноты сосновой рощи. Я, как завороженная, шагнула вперед, не отрывая глаз от его лица. «Это он! — пульсом била в виске мысль. — Это невозможно!
Мужчина передал мне кружку, которая приятно согрела озябшие руки, и пододвинул ко мне стульчик. Я села, не удержавшись от судорожного движения — я ужасно замерзла, и меня слегка потряхивало. Мужчина сделал первый мазок, глядя на горизонт, но отложил старую деревянную палитру.
Снял черную куртку, накинув ее на мои плечи.
— Нет, вы знаете, я пойду, — как бы очнулась я, поняв, что не имею права находиться здесь: между художником и его натурой.
— Пейте чай, — спокойно сказал мужчина, и отошел с мольбертом на пару метром от меня. — Наслаждайтесь видом. Скоро будет красиво.