Он вздохнул:
— Она всегда хотела туда съездить, но никогда не хватало денег даже на нас троих. Даже не было достаточно для нас двоих, без моей скидки железнодорожного диспетчера, которая распространялась только на меня.
— Она оставалась дома для того, чтобы я смогла поехать. Я бы никогда не додумалась… — прошептала Марина.
— Она не хотела, чтобы вы знали. Она всегда считала, что одолжение порождает презрение, и не хотела, чтобы вы чувствовали себя чем-то обязанными, и поэтому учила обижаться на нее. Она так сильно вас любила.
Марина прикусила губу.
— Ты ведь не обижаешься на нее, милая, а? — спросил он.
— Нет, дедушка. Нисколечко.
— Марина! — долетел из кухни голос Грегори. — Пирог готов!
Марина посмотрела еще разок на парочку с фотографии:
— Вы были такими молодыми, — прошептала она.
— Никто не может вечно оставаться молодым. Но мой тезка зовет тебя.
— Мне лучше пойти, — сказала она, задаваясь вопросом, не разорвется ли ее сердце.
— Приходи ко мне в любое время, — сказал он. — Я буду ждать.
Она осторожненько закрыла книгу.
Этой ночью за вечерним кофе и бутербродами с салями Марина все рассказала Грегори.
— На счету в самый раз хватает собранных ко дню рождения денег.
— Они с тебя живой сдерут кожу, — сказал Грегори.
— Та ладно, — парировала она. — Оно того стоит. Я должна это сделать.
— Почему?
Она покачала головой, думая о молодой женщине с медовыми волосами и грифонах, которые усаживались на остро выступающие скалы.
— Для нас обоих, для нее и меня. И это то, что я не смогу объяснить. Тебе все самому придется выяснять.
Утром Марина встретила их на крыльце. Они пришли одновременно, словно боялись прибыть слишком рано. Она наблюдала за тем, как они парковали свои автомобили и как приближались к крыльцу. Ее дяди и тети, кузены и кузины. Марину поразило, какими угасшими они выглядели, как будто страдали от пребывания здесь.
— Мы не рано? — спросила Лилиан.
— Нет, вечеринки сегодня не будет, но добро пожаловать на обед. Скромненький.
— Где мама? — спросила Эшли, обыскивая глазами двор.
— Она получает удовольствие от своего подарка на день рождения, — сказала Марина, скрестив руки на груди. И улыбнулась.
Оставаться на обед они отказались.
Марина видела, как они уходят, присев на крыльце с чашечкой горячего сидра. Над нею было небо, золотое от солнечного света. Она смотрела на него и думала о золотых грифонах. Не удивительно, что Грегори не понял. Он никогда их не воспринимал. Он никогда не чувствовал свободу, которую они несли. А она почувствовала, и это воспоминание жило в ней: такая до боли пронзительная красота. Оно прорезалось сквозь туман времени, ясное как кристаллический осколок, и не имеет значения, что преподносила жизнь, это воспоминание она холила и лелеяла. Не поддающийся измерению подарок. Марина улыбалась и потягивала сидр маленькими глотками: «Забавно, как люди, которых думали вы, что знаете, могут вас удивить».