— Да ну — продолжил сомневаться я — кто б в охрану генералов с незаряженным-то заступил? Это же…
— А помнишь, твой шестак тобольским драгунам навалял? А они, знаешь ли, рундом ходили. Обязаны были палить. Так почему же не палили? Пожалели пехоцких?
Я вдруг отчаянно покраснел. И про это знает. Откуда? Неужели кто-то из ребят стуканул? Впрочем — это же Фомин. Он всегда все знает, просто не всегда говорит. Вот мне очередной урок на будущее. Я тоже все знать должен. Пожалуй, не стоит совсем уж шпынять Федьку Синельникова. Надо бы как-нибудь так подставиться, чтобы он и у меня со стола что-нибудь спер. Оно полезно.
— А теперь — все, — продолжил Фомин — Каждый солдат встряхнулся, слух о нападении по всему полку прошел. Да ты и сам видишь. Если раньше караульные статуями прикидывались — то сейчас все как один по сторонам зыркают, словно пастух, прознавший про волчью стаю рядом со своими коровками. Больше такого не повторится, Жора. А Петровича ты прости. Мужик он толковый и пользы принесет немало. Опять же, уважает он тебя крепко.
— Да мне как-то без разницы, кого он там уважает и как, Александр Степанович — я упрямлюсь скорее по инерции, чем искренне — Ружье в карауле должно быть заряжено.
— Вот за это и уважает. Что о деле думаешь, а не о том, как ты в глазах других выглядишь.
— Выходит, если я его прощу и даже плетей не выпишу — уважать перестанет. Так, получается?
Фомин изогнул бровь и покачал в воздухе указательным пальцем.
— А вот на слове меня ловить не надо, Жора. Ты же понял, что я сказать хотел, верно?
— Точно так. Понял, Александр Степанович.
— Вот и славно. А за чай тебе большое наше спасибо. Заходи вечером к Мартину Карловичу. Посидим, почаевничаем.
Чай перед отъездом подарила княжна Черкасская. Она уехала ранним утром, а перед тем от нее приходил слуга, спрашивал меня в гостином дворе. Ребята сказали, что я вместе с нашим цирюльником Никанором Михайловичем врачую раненого солдата и что нас никак не можно от этого отвлекать.
Слуга ушел ни с чем, а вскоре явился и передал Ефиму для меня тяжелый цибик кяхтинского чая и письмо.
Цибик — это такая специальная тара для транспортировки чая. Коробка, выложенная изнутри вощеной бумагой, а снаружи плотно обшитая кожей. Недешевая такая упаковка, и труда в нее вложено ого-го сколько. Трудолюбивые кяхтинские торговцы смогли добиться полной герметичности коробки. Цибик не боится ни влаги, ни жары, ни стужи. И чаю туда напихано…По весу выходит как бы не полпуда. При здешних ценах на чай — царский подарок. Когда порутчик Нироннен увидел меня с этим цибиком — у него глаза на лоб полезли.