Он и правда увидел, едва вывернув из-за угла. Она ждала на детской площадке, сидела на качели, такой — узкое пластиковое сиденье на толстых цепочках. И не поднялась, когда он подошёл, легонько отталкиваясь ногами от земли, медленно покачивалась. И можно только встать рядом, и наблюдать, как она то чуть приближалась, то отдалялась. Нарочно выбрала? Чтобы оказаться недосягаемой, неуловимой.
Данила узнавать не стал, устроился на соседнем сиденье. Лет сто уже не сидел на качелях. Да в принципе и обошёлся бы. Если выпрямить руку во всю длину и ещё немного наклониться, можно дотянуться до её цепочки.
Даша в очередной раз качнулась, потом упёрлась ногами в землю, остановилась, посмотрела.
— Ну и что вы решили?
— Мы?
— Пожениться?
— Издеваешься?
— Над кем? — она опустила глаза. — Думаешь, меня такое порадует?
Тогда зачем говорит? Меньше всего сейчас хочется дразнить и прикалываться.
— Ничего не решили.
— Почему?
— А чего там решать? Ты же знаешь. Зачем мне…
Даша не захотела дослушивать, воспользовалась короткой паузой между словами.
— Она у тебя осталась?
— Да, — подтвердил Данила и сразу же добавил: — Но я сам сейчас у родителей. У мамы.
— А она одна?
Даша явно имела в виду не его маму. Соню. Да не всё ли равно, как там она и что с ней.
— Одна. И что?
— А дальше как будет?
Он хмыкнул, скривил губы.
— Ну, она в общагу вроде собирается.
— А ребёнок?
— Даш!
Она будто не услышала, продолжила ровно и сосредоточенно:
— Она ведь правда беременна? Уже даже хорошо заметно.
— Но она-то мне не нужна, — убеждённо произнёс Данила.
Хотя Даша и без того прекрасно об этом знала, но всё равно упрямо спрашивала — совсем о другом:
— И что ты будешь делать? Как теперь — с ней?
Никак. Он ещё пока не думал. И почему она сейчас именно об этом? Для него другое гораздо важнее. Другая. Уж точно не Соня. Но, похоже, сама Даша так же, как он про Соню, не желает говорить и думать про них.
— Дань, я пойду. Ладно?
Она с такой вкрадчивой мягкостью и нежностью произносила его имя, словно он был неизлечимо больной. Раньше он млел, а теперь выругаться хотелось, тряхнуть её, крикнуть: «Дашка! Да прекращай уже! Почему ты со мной говоришь, будто я умираю? Или ты умираешь. Ну хватит! Сколько можно?» Но не кричал, не встряхивал, сидел на дурацкой качели, как приклеенный. Это она поднялась, подошла со спины, положила ладони на плечи, прижалась на секунду, потом поцеловала в макушку.
— Пока.
Почему? Она желает, чтобы он вот так сразу всё немедленно решил? Но так же не получится. Всё слишком сложно. Он точно знает только одно: чего бы хотел. Да и не хотел тоже. Но если бы всё решалось только по наличию точных хотений.