И пока проводник, не особо понявший, что за спешка, все же разворачивал «вездеход», пытался убедить, что не было в последней фразе мольфара никакой угрозы, послышалось ему с перепугу. Скорее он на оплату намекал, а не на что-то другое… Только взгляд тот…
Нет, привиделось! Забыть надо и все.
И вдруг Федулов понял, что ни за какие посулы в мире не хочет сюда возвращаться. Гори оно все синим пламенем! И то, что с девчонкой этой станет, — не его беда, пусть и красива настолько, что глаз не отвести. Хорошо, что нигде не назвался и не проболтался о себе никак. Не найдут его…
Как бы там ни было, но пересечься с этим… медведем, блин, он точно больше в жизни не хочет! Ни за какие коврижки!
Ее окружала темнота. Плотная, глубокая и безграничная, казалось. Вне этой тьмы она себя не представляла сейчас. И не ощущала. Откровенно, она себя с этой темнотой отождествляла, не зная… Нет, не помня ни своего имени, ни того, кто она сама по себе.
Где оказалась? Откуда пришла? Куда направлялась?..
Ни единой догадки или ответа. Только тихое непонятное потрескивание, очень уютное и приятное, заполняло пространство вокруг, почему-то даря ощущение тепла. А в остальном… Лишь насыщенная чернота, в которой не было ни единого иного оттенка. И что-то очень неприятное, пульсирующее, вызывающее… боль в голове?..
Застонав, она попыталась повернуться, сдвинуть нечто тяжелое, влажное, мешающее, давящее ей на глаза. Испугалась, поддалась панике! В ушах, будто эхом, какие-то крики, гигиканье, улюлюканье, от которого в животе все свело ледяным узлом, яркий, слепящий свет в темноте…
— Тише. Не крутись. Уберу компресс… — низкий, размеренный голос оказался полной неожиданностью.
Она замерла, как застыла, прислушиваясь. Словно всею собой, каждой клеткой своего тела впитывала эти вибрации чужого голоса, силясь понять, кто рядом: друг или враг? Помогает или угрожает ей?
— Легче?
То нечто, мокрое, горячее и давящее, исчезло с ее головы и глаз, но светлее не стало… Самую малость, возможно. Или она придумывает?
Мужчина… Этот голос точно был мужским. А еще таким глубоким и низким, будто доносился из-под земли или из гулкой пещеры, отчего по ее спине прошла дрожь страха. И немного рокочущим, тоже наталкивающим на непонятные ассоциации с чем-то мощным и пугающим. Но она не могла вспомнить, с чем именно. Попытки же напряженно вспомнить только усилили мучительную боль в голове.
— Расслабься, — огромная, жаркая и сухая ладонь легла ей на виски и глаза, вновь опустив дрожащие веки, словно хозяин голоса не позволял осмотреться. — Не принуждай себя. Понемногу… Не напрягайся.