Казалось, не надышаться ему этим воздухом, что рядом с Лэлей становился невыносимо ароматным и нужным! Не хватало кислорода! Этот жар под кожей, что исподволь постоянно тлел, то и дело грозя выжечь обоих до костного остова, когда падали изможденные в постель, не в силах расплести тела, потные, сотрясаемые невероятной дрожью общности и удовольствия.
Вот и сейчас: не думал вроде, помочь хотел, не в силах выносить, как она мучит себя, затягивая волосы так, будто наказывает за что-то… А стоило его жене податься назад, прижаться к нему спиной; достаточно было ему коснуться ее сладкой кожи, дурманящей его своей мягкостью и нежностью… Все! Все планы рассыпались прахом, отступая перед мгновенно вспыхнувшей потребностью сделать Лэлю своей неотделимой частью!
И Захар честно признавал, что уже не он управляет собственным телом, а чистые инстинкты.
Руки скользнули по нежной, горячей коже плавного живота, поднялись вверх, обхватив мягкую тяжесть груди. Ладони с жадностью, хоть и осторожно, накрыли вершины, придавив, тут же начав играть с сосками, заставляя сладко стонать его ненаглядную девочку, превращая их в твердые и острые пики, которые лишь сильнее хотелось стиснуть. Не давал себе воли в этом! Еще нежнее обвел груди, будто вычерчивая спирали на ее теле, вырвав новый стон у любимой. У Захара от каждого этого звука все вибрировало за грудиной. По спине безумная дрожь шла, будто щерились, порывали кожу кости, отростки позвонков острыми шипами наружу стремились, вспарывая ему тело, как боевая бронь из плоти мифических существ. А не помогло ни фига. Застряла в его сердце, как пуля посреди боя. Оскалиться хотелось! Ее вновь пометить, чтоб по всему телу, в самом запахе, в блеске глаз читалось — ему принадлежит на веки вечные!
Что ж, очевидно, что безумие никуда не делось! Но было до краев переполнено нежностью…
Поддался порыву, так и не прекратив ласкать, натирать, сладко терзать ее груди, надавил, подтолкнул Лэлю вбок и вниз. Заставил упасть на подушки, накрыл собою. Желание ее присвоить не становилось меньше, вот в чем беда, хотя уже сделал ее своей женщиной и женой… А все никак не мог унять зуда в руках, в голове, в пылающем жаждой животе и раскаленном сейчас, казалось, паху! Прорасти в нее этими чертовыми шипами-позвонками, чтоб неотделимая часть его самого! Чтобы на двоих одно и сердце, и нервы и эта сжигающая его ненасытность к обожаемой и бесценной!
В голове звенит от дикой нужды! В горле слово пламя пылает, рот полон слюной, как на самое желанное и изысканное лакомство, от которого хоть бы кусочек себе урвать… Нет! Все заглотнуть!