— Хорошо, что он не бандит, — комментирую я.
— Вы, наверное, плохо моего шефа знаете. Он с криминалом дела из принципа не имеет. И друга такого бы не потерпел. Да и сам Руслан Евгеньевич предпочитает более цивилизованные методы решения.
— Ага, — невольно ляпаю я, — то-то оба и полезли «цивилизованно» решать.
— Это мужское, Алла Альбертовна, — строго, по-отечески говорит водитель. — Тут затронули их близких, их честь. Нужно учить, ставить на место.
— Это же неразумно. Их же только двое.
— Поверьте, эти двое — сотни стоят. Они знают, что делают.
Мне хочется в это верить, потому что сердце упрямо сжимается от тревоги.
А водитель, видимо, разохотившись, продолжает:
— Вообще-то Руслану Евгеньевичу полезно встряхнуться. Розовую муть в голове подрастясти.
— Розовую муть? — не понимая, переспрашиваю я.
— Ага, — хмыкает водила, — он чересчур увлёкся балеринкой одной. Всё в краевой центр мотается. Ни одной её постановки не пропускает. А дела забросил. Опять нашему шефу придётся Руслану Евгеньевичу мозги на место ставить. Хорошо, что Гектор Леонидович этой чепухой не страдает.
— Чепухой? — моё сердце мгновенно проникается сочувствием к человеку, который, судя по всему, безнадёжно влюблён. В этом мы похожи. И Ржавый, неожиданно, становится ещё ближе. — Вы считаете чувства чепухой?
— Не хочу вас обижать, Алла Альбертовна, но да. И рад, что работаю на человека, который считает так же.
Так же? А как же ломаные льдины в его глазах и тихое «знаю»? Это чувства? Или я себе всё придумываю? Придумываю его? Сочиняю героя?
Вздыхаю и отворачиваюсь к окну, за которым проносятся вечерние городские пейзажи. Пытаюсь вернуться мыслями к своим проблемам. Нужно завтра навестить и мать и отца. Узнать, как они. Не надо ли чего.
Асхадов утром сказал, что заплатил за обоих. А ещё раньше говорил, что не помогает чужим, потому что не благотворительный фонд. Значит, я каким-то образом умудрилась попасть в круг своих? Я, по-прежнему, не понимаю, зачем нужна ему? И нужна ли вообще? Если чувства он считает чушью и розовой шелухой, то предполагать их как главный мотив — глупо?
Что же тогда? Жаль, я не могу переговорить сейчас с мамочкой. Рассказать ей всё. Спросить совета.
Что если я для Асхадова — игра? Изощрённая месть моей семье за то, что отец делал в отношении его семьи? Хотя… тогда он должен был дорожить этой самой семьёй, Ибрагимом, которого нагревал мой отец? А папа сказал, что он уложил всю свою семью по пути к креслу директора холдинга. Отец у меня, конечно, вышел из числа доверенных, но всё же его слова посеяли в душу семена сомнения…