Молодая жена после первой брачной ночи!
Запрокидываю голову, истерично хохочу, а потом — разбиваю зеркало, раня руки…
Кажется, меня кто-то оттягивает, умывает, воркует надо мной, укладывает в осквернённую постель.
Людмила Васильевна и Зина.
Хватают старшую горничную за руку и говорю ей, хотя открывать потрескавшиеся губы больно:
— Его не разморозить.
Она лишь прикрывает глаза и качает головой. На лице — сплошное отчаяние. Она и сама понимает…
Утром едва выползаю из комнаты — двигаться больно. Заматываюсь в длиннющий байковый халат.
Меня трусит.
Надо бы показаться врачу…
Лестница вниз кажется непреодолимой. Но я справляюсь.
Мама и Вера сидят перед огромной телепанелью и сморят новости — по местному каналу крутят репортаж о нашей с Гектором свадьбе. Кадр останавливается на моменте, когда мы стоим, держась за руки, и смотрим друг на друга. В глазах Гектора — такая любовь! Я слышала — камера не врёт. Она фиксирует подлинные эмоции. Нам, наверно, попалась бракованная.
Хватаю вазу — их тут полно, нас вчера задарили цветами, — и пуляю в экран. Метко.
Треск, грохот, что-то бьётся.
Может, ваза. Может, телевизор. Может, то и другое.
Я тоже падаю на пол и бьюсь в истерике.
Вера хлещет на меня водой, мама смотрит строго.
— Верочка, дорогая, подними её.
Верка, как ребёнка, поднимает меня с пола и усаживает в кресло, напротив мамы.
Та смотрит взволновано.
— Доченька, что с тобой? — спрашивает она, накрывая мою ладонь своей. Внимательно смотрит в глаза.
— Он изнасиловал меня, — шепчу, подаюсь вперёд, рыдаю у неё на плече.
Мама гладит меня по волосам.
— Доченька, — грустно говорит она, — мужья не насилуют жён. Тебе не поверят, даже если ты сейчас обратишься в больницу и полицию. После этого, — она кивает головой на разбитый (всё-таки разбитый!) телек, — никто не примет твоих слов всерьёз. Решат, что ты клевещешь на честного бизнесмена. Хочешь отжать бабок и, как там говорит ваша молодежь, хайпануть. А ещё, — она совсем понижает голос, практически шепчет мне в ухо, — охранники сказали, что ночью он уехал с толпой вооружённых мужчин на бронированных машинах. Он — опасный человек. Очень опасный, доченька.
Твой любимый зять, хочется орать мне, но я вижу, что мамины глаза — тёмно-янтарные — сейчас расширены от ужаса. Она напугана и в отчаянии. Ведь она не смогла защитить свою дочь. И понимаю — мы лишь слабые хрупкие женщины в мире сильных мужчин. Куда мы пойдём? Маме нужен уход, у неё ещё не сняли с одной ноги жуткий аппарат. У нас нет квартиры. Мы обе — недоучки.
У нас нет выбора — только обняться и плакать от сознания собственного бессилия.