— Что мы будем с ней делать? — встречаюсь с ним глазами.
— Сейчас — ничего, — отвечает Рэн, — у нас есть задание, и мы должны его выполнить.
— Тогда я буду в своей комнате, — Ха Ру резко поднимается на ноги.
Очевидно, тема сестры его нервирует. А тема сестры, подавшей императору плохой пример, нервирует ещё больше.
— Хорошо, — произношу негромко и слежу за тем, как он выходит из-за стола.
Несколько секунд сидим с Охотником молча.
— А ты? — протягиваю, глядя в полупустую кружку.
— Что — я? — переспрашивает Рэн.
— Что ты думаешь по этому поводу? Ты хотел лишить императора его опоры. Хотел обезвредить Мастеров, лишив их силы. А теперь помогаешь им, уничтожая арканы, которые могли бы уничтожить их, и которые совершенно безвредны для тебя.
— Моя задача не изменилась: арканы должны быть уничтожены, чтобы больше ни один человек не рискнул приплыть на остров за силой священного животного, — произносит Рэн.
— Что насчет императора и Мастеров? — уточняю, опустив взгляд.
— Меня не интересует, что с ними станет. Одно я могу сказать точно: слух об измене Мастеров очень скоро просочится в другие страны, и на ослабшую империю будут направлены взгляды сотни новых противников. Хранители Равновесия оберегали эти земли одним своим существованием. А император подписал себе смертный приговор, решив, что справится со всем без своей главной опоры.
— Я не хочу, чтобы мои земли растерзали голодные волки, набежавшие со всех уголков этого мира, — произношу ровным голосом.
— Ты считаешь земли — своими, несмотря на потерю памяти? — Рэн внимательно смотрит на меня.
— Я считаю их своими лишь благодаря потере памяти, — отвечаю четко, — я пришла в них, я завоевала доверие людей, я наладила быт и устранила все проблемы. Я сделала эти земли своими заново, если хочешь. Поэтому я не покину империю, дабы разделить с тобой радость рождения нашего дитя в дикой природе. Я буду бороться за свой дом. И, если надо, умру за него. Потому что здесь у меня нет другой опоры. Я — паучья вдова. И это прозвище — то единственное, что принадлежит мне и только мне.
— Я тебя не понимаю, — негромко отзывается Рэн.
— И не поймёшь, — качнув головой, отвечаю, — пока не сделаешь над собой усилие и не попытаешься понять.
Мужчина медленно откидывается на спинку скамьи, не отрывая от меня внимательного и напряженного взгляда.
— Ты привык к одиночеству. Привык к тому, что заботишься только о себе. Ты никогда не пытался сблизиться с кем-либо — и сейчас тебе сложно, я это понимаю. Но твой путь я принять не могу. Я не откажусь от себя, от своей жизни, от своего собственного пути только потому, что внутри меня твой ребёнок. Это так не делается, Рэн. Совместное будущее обсуждается. Вместе. Планы строятся, деньги находятся, личная свобода ущемляется — но в этом и есть смысл семьи. Когда двое уже не двое — а одно целое: сложное, иногда непонятное, но единое. Ты же бескомпромиссно предлагаешь мне забыть обо всём и жить на острове, где нет людей… даже не предлагаешь, ты заявляешь, что так будет! На это я скажу тебе одно: катись на остров сам и вещи свои не забудь.