— Почему ты такая? — он повернул немного голову, но я все равно смотрела на его строгий профиль, твердую линию скул и сжатую челюсть.
— Какая?
— Мудрая не по годам. Искренняя. Настоящая.
— Ты меня идеализируешь. Я капризная, переменчивая и избалованная отцовским вниманием. Ты просто плохо меня знаешь.
— Мне не нужно знать тебя глубже, чтобы чувствовать, — он приподнял крышку инструмента и провел рукой от высоких нот до низких, зацепил каждую: и белую, и черную. — Что тебе сыграть?
— То, что хочется твоему сердцу.
— Моему хочется завалить тебя на диван, — прыснул Гроза и набрал под пальцами закрученный сложный аккорд. Подтянул табуретку и только теперь сел.
— Это другому хочется, — засмеялась я, прикрыв губы ладонью. По щекам полоснул приятный жар.
— Эх, а я думал, что это сердце, — и еще один робкий, но красивый переход по нотам, а за ним кусочек Полонеза Огинского.
Я отступила, но вернулась и тронула Сашу за плечо, привлекая его внимание.
— Жду тебя, — показав подбородком в сторону, я прошла в глубь комнаты и присела на мягкую подушку. — Здесь. Но сначала сыграй. Ты обещал.
— Обещал, — эхом отозвался Саша и опустил голову на грудь.
Я видела, что ему тяжело решиться. Какие-то блоки не дают ему почувствовать себя нужным музыке. Если мы никому не нужны, мы замираем, застываем и растворяемся тишиной во Вселенной. Нас покидает творчество, о нас забывает вдохновение, мы перестаем слышать то, что нам говорит душа. Мы каменеем.
— Саша, ты нужен мне, — все, что я сказала, и он начал играть.
Сначала несложное, лирическое, кропотливо-выверенное. Я никогда не слышала этой музыки и была уверена, что никто не слышал. Она рождалась под его пальцами. А потом разошелся в трагическую, необыкновенно пронзительную композицию. Он не играл — он летал по клавишам. Без запинок, без остановок. Глотал, будто умирающий от жажды путник в пустыне, пил звуки, словно не мог напиться.
Широкие плечи раскрылись, мышцы спины взбугрились, шея вытянулась, а руки украсились узорами вен. Саша был моей искрой, на которую можно было смотреть вечно. Он был моей Грозой, после которой земля расслабляется, распускает зеленые листья и дышит, дышит, дышит…
Я плакала, пока он играл. Смотрела в его красивый затылок и неосознанно давила кулаки до боли. Верю в него, верю ему, не хочу больше думать о прошлом, о придурке, что сломал меня однажды. Саша другой. Он просто другой!