Я выглянула из укрытия рук и, вытерев пелену слез, что мешали увидеть Сашу, кивнула.
— Я… — меня пробило осознанием. Хотелось сжаться до маленькой точки, лишь бы не понимать, как моему пианисту было плохо последние месяцы. — Прости меня, Саша. Прости, пожалуйста.
Я разревелась в ладони. Спрятала лицо и не давала Саше заглянуть в глаза.
— Да перестань! За что тебя прощать?! — он заграбастал меня в объятия.
— За то, что тогда удалила тебя отовсюду — пыталась вычеркнуть, забыться, сделать вид, что все смогу сама. За то, что не поняла тебя. Простой вопрос «точно мой ребенок?», а меня будто на мине подорвало.
— Ты не виновата, даже не думай, — Саша опустил голос до максимального баса, вклинил пятерню в мои волосы и прижал к себе. — Я тоже ляпнул: мог и мягче, но после Иры мне все женщины казались продажными шлю… извини. Но я верил тебе, сразу верил, просто секунда в секунду не смог осознать, какое счастье на меня свалилось. Ну, как до жирафа, понимаешь? Не кори себя, Малинка, потому что ты мне принесла веру в чудо.
На обратном пути Джек стал тревожиться: вырывать из рук ремень, скулить и приоткрывать рот, выпуская розовый язык, чтобы залаять, но я гаркнул «фу», заставляя подчиниться.
Хромоногий и подслеповатый лабрадор кремово-кирпичного цвета жил у нас больше десяти лет, но слух у него до сих пор очень чуткий, любимец всей семьи. Я поспешил по тропинке и скомандовал «рядом». Пес послушался, хотя вел себя дергано, мотал тревожно коротким хвостом.
Мама вернулась? Так обещала вечером. Странно.
И когда вдалеке показался двор, беседка и вычищенные от снега дорожки, я понял, что наши проблемы с Настей до — это были цветочки. Возле калитки, привалившись спиной к голой вишне, курил Егор. На темно-пепельной шевелюре танцевали снежинки, на тонких пальцах переливались кольца и печатки разных калибров. Если бы не собачий холод на нем неизменно была бы кожанка, но сегодня брат надел черный пуховик.
— Ну, привет, — он протянул мне руку. Я помедлил и подтянул к себе Джека. — Что? Уже и руку брату не подашь? — поморщился Егор и сцепил губами сигарету. — Я твое забрал? Обидел? Какого лешего ты выпендриваешься, Санёк?
— Что тебе нужно, Егор? Исповедовать меня пришел? Так ты не ту профессию выбрал, — я все-таки пожал ему руку и крепко стиснул пальцы, но брат даже не пикнул. В его теле было не меньше крепости, чем в моем. Папины руки: широкие ладони, большие и узловатые пальцы. Рост — даже выше, чем я, только мускулатуры еще не набрал — худощавый, хотя плечи уже в косую сажень. — Ах, да, ты же ничего не выбрал: так и не решил, кем хочешь стать. Наверное, бездельником круче.