Не успел даже внешность толком рассмотреть. Только глаза синие, как два блюдца. Она сипло бросила: «Простите» и убежала. А я замер в проходе и долго смотрел вслед, вдыхал легкий парфюм и не понимал, почему вообще остановился. Резко отряхнулся, запустил пальцы в волосы и бодро потопал к кабинету. Подергал запертую дверь и вспомнил, что забыл взять ключ на вахте. Пришлось возвращаться. Какой-то я рассеянный последнее время, что совсем на меня не похоже.
Когда я все-таки вернулся в класс, нашел на верхней крышке фортепиано вязаный шарф из меланжевой нити. Приютился в уголочке и тихонько отдыхал от шеи хозяйки. Я решил, что поиграю минут сорок, а потом отнесу вещь на вахту, чтобы студентка-растеряша смогла забрать.
Играл я без энтузиазма, скорее, со скрипом. Почти как старый расшатанный механизм, который забыли вовремя смазать. Дубовые пальцы не слушались, мысли в голове путались, приходилось начинать сначала. Снова и снова. И это только гаммы, до полных произведений я не дошел и открывать их пока не рисковал, чтобы не сбить желание вообще что-то делать.
В очередной раз, начиная гамму от ре-диез, я застыл взглядом на скрученном, как змейка, шарфе. Не то голубой, не то зеленый, с яркими оранжевыми пятнами. От него приятно пахло, знакомо пахло, вкусно. Аромат крутил пустой желудок, отчего пересыхало во рту. Дошло до того, что я раздраженно вскочил со стула, подхватил вязаный хомут и пошел на выход.
Мягкая нитка играла под пальцами, хотелось потянуть ее к губам и вдохнуть поглубже нежно-свежий запах. Что за наваждение?
Пока вахтерша соображала, что от нее хотят, я развернулся и пошел на главную лестницу. Откровенно бежал от змея-шарфа, потому что меня выбил из колеи этот запах. Ересь какая-то, но в учительскую я вернулся с распахнутой душой и растрепанными чувствами. Еще в коридоре на ходу стягивал галстук, сбрасывал, показавшийся жарким, пиджак и расстегивал рубашку, что душила горло. Совсем сдурел от запаха. Теперь и пальцы впитали его в себя.
На столе, поверх остальных нот, лежала серенькая папочка.
— Студентка занесла, — сказала Татьяна Владимировна, учитель по истории искусств, и показала взглядом на стол. Она частенько задерживалась до семи и позже. Старше меня на несколько лет, одно время я замечал, что строит глазки, но как-то она не в моем вкусе, потому ни разу не дал повода. Нос у нее слишком острый, а еще волосы всегда жирные и некрасиво облепляют голову, выделяя квадратные скулы.
— Ничего не говорила? — спросил и перехватил папку двумя руками, покрутил, разыскивая подпись владельца.