— Вот и хорошо, — Антон поклонился. — А меня зовут Антон Григорьевич. Бой будет проходить в три раунда, каждый раунд по две минуты. Если в течение этого времени никто из соперников не упадет и не попросит пощады, то мы будем считать, что победила дружба.
Антон оживился, ему нравилось придуманное развлечение.
— Я тебя развлекать не собираюсь, — спокойно сказал Саша.
— Дело в том, мой друг, — сказал Антон, — что тебя об этом никто и не спрашивает. Если ты будешь драться, то у тебя есть шанс выйти отсюда победителем. А если ты драться откажешься, то тебя просто побьют как труса.
Андрей тоже не хотел выступать в качестве забавы, но, с другой стороны, не хотел выглядеть трусом.
— Так ты будешь отстаивать свою честь? — спросил Сашу Антон.
— Согласен. Но следующий — ты, — сказал Саша и ткнул Антона пальцем в грудь.
Антон самодовольно оглянулся на свою компанию, но увидел вдруг, что особой решительности наказать незнакомца у его друзей нет. Парень был уж очень крепкий. Такие дерутся здорово.
— Ну, что молчишь? — напирал Саша. — Язык проглотил?
И Антон, этот лидер и вожак, вдруг стушевался:
— У меня нет к тебе никаких претензий, — с остатком самоуверенности сказал он.
— Тогда молчи и не выступай, — сказал Саша. — У кого вообще тут есть ко мне претензии?
Все промолчали.
— Ну, если ни у кого претензий нет, то я пошел.
— Эй, ты! — остановил его Андрей. — А со мной ты не хочешь выяснить отношения?
Саша ответил почти не оборачиваясь:
— Я не хочу с тобой драться. Я не за этим сюда пришел. Ты знаешь зачем…
— Ладно, пошли, чего мерзнуть. — Антон снова был вожаком.
— Я бы обязательно ему навалял, но я на физкультуре ногу потянул, — сказал Никита.
— У меня самого после вчерашнего рука болит, — поддакнул Леха. И, немного подумав, потер правую руку.
Антон ничего не сказал. Он просто еще раз уверился — друзей в этой группе нет.
А Андрей хотел побыстрее расстаться с компанией. Ему так сейчас нужно было побыть одному.
«Где ты, Вадик, мой школьный поклонник? Вот бы ты посмеялся сейчас! Наташа стала писать стихи! Не в школе, когда этим занимаются все девчонки, влюбляясь в учителей или старшеклассников. А сейчас, намахавшись метлой и скребком, отдраив от грязи лестничные клетки, взрослая женщина, почти мать, забросит все учебники и царапает на листочке в клеточку рифмованные строки. О чем, Вадик? Да все о том же — о любви и ненависти, о весне, которую благословляют не только влюбленные, но и дворники — не надо убирать снег, — о птицах и дальних странах… о расставании и встрече… Да, Вадик, пишу стихи. Коряво, неумело, но от чистого сердца. Наверное, ты бы посмеялся, а может быть, и нет. Ты тонкий человек, ты бы все понял. Действительно, все самые лучшие строки уже написаны, а как обидно! «Любимый мой, меня вы не любили…» — «Я вас любила молча, безнадежно, то робостью, то ревностью томима…» — «И кто-то камень положил в ее протянутую руку…» Я бы все это переписала сейчас, Вадик… Но я этого не делаю, я пишу свои…»