У Наташи был редкий час отдыха. Впрочем, час — громко сказано. Так, минута-другая, и она действительно тут же открыла простенькую ученическую тетрадь, уже наполовину исписанную, и стала писать в нее разные слова столбиком.
Стихи она сочиняла не за столом, они приходили к ней по-разному — во время стирки, уборки, учебы, даже сна. Сначала появлялась строчка, а потом она начинала тянуть за собой другие, и так складывалось четверостишие. Чаще всего на этом вдохновение кончалось, а его хотелось продлить, хотелось писать дальше, вот тут-то и начинались творческие муки…
Как ни странно, Наташе жилось теперь совсем неплохо. Так бывает, когда душа устает мучиться, что-то дарит ей вдруг покой и мудрость. И беды кажутся пустяками, не стоящими страданий. Мир вдруг обретает глубинный смысл, оправданность, гармонию. Со стороны кажется, что человек впал в летаргический сон наяву. Он ходит, разговаривает, ест, смеется даже, но видно, что он сейчас где-то далеко-далеко. Внутри у него все застыло и онемело.
С Наташей происходило то же самое. Только ее уставшая душа не могла умереть, и тогда начались поэтические строки…
Прошел уже месяц после их расставания.
Как хорошо, что профессор тогда увез ее на дачу и не дал встретиться с Андреем. Действительно, она бы наговорила кучу злых слов, еще долго пережевывала бы потом их последний разговор и думала бы только о том, что надо было вот еще что сказать, так еще ударить, побольнее, пожестче…
Но этого не случилось. Она не измарала свою любовь банальным скандалом, не истоптала святого, она просто отменила предмет любви. Нет больше никакого Андрея, а вот любовь есть. Только теперь она предназначена самой себе, любовь любит любовь. Да-да, именно так, никаких тут премудростей, никакого лукавства. Наташа сейчас просто любила это свое чувство, лелеяла его, гордилась им и уж точно знала, что никто не сможет эту любовь у нее отнять, никто не сможет испачкать ложью, изменой, подлостью. Для такой любви вообще не нужен никто.
Странно, но Наташа не переносила это чувство на будущего своего ребенка. Она вообще относилась к своей беременности как-то отчужденно, словно это не она носила в себе маленького человечка, а кто-то другой, совершенно ей посторонний.
Тетя Клава советовала ей сделать аборт. Дескать, как ты, девка, одна думаешь потащить все? Это же какая обуза привалит! Сама тетя Клава аборты делала часто и относилась к этому вполне спокойно, как к досадной, но легкой болезни. Вроде насморка. Во всяком случае, она говорила об этом легко, без тени раскаяния, а что уж там в ее душе творилось на самом деле — одному Богу известно.