Вскоре тоннель стал двоиться, а потом и вовсе разошелся в стороны целыми пучками. Но Севал шел уверенно, лишь глубоко втягивая воздух на каждой развилке.
А мне становилось все более неуютно. Куда он меня тащит? И что такого там, впереди, если он столь настойчиво желает мне это показать? Я старалась запомнить путь, но вскоре поняла всю бесполезность затеи. Тоннель то расширялся, то сужался, ветвился и срастался. Я никогда отсюда сама не выберусь.
Поэтому смирилась и шла, рассматривая стены. Их стала покрывать уже не редкая растительность, а целые костры странных растений, мха, грибов и что-то новое, никогда не виданное мной.
Севал в очередной раз остановился и, подняв руку вверх, прислонился к стене, прикрывая глаза. В необычном свете, исходящем от растений, я видела его бледное лицо и сухие губы. Он явно шел из последних сил, но молчал и упрямо продвигался вперед. Опять шевельнулась жалость, но я не дала ей ни шанса.
Отвела взгляд от лица мужчины и вскрикнула от неожиданности, когда заметила на его плече странного вида шевелящееся нечто. Мохнатая огромная гусеница не спеша ползла по голой коже мутанта. Она словно состояла из меховых шариков, которые двигались в разные стороны. Выглядело это забавно и в то же время жутко.
— У тебя там кто-то ползет, — прошептала я, не скрывая отвращения.
Чуть приподняв веки, мутант аккуратным движением пересадил гусеничку на ладонь. Она замерла и, задрав голову чуть кверху, с интересом рассматривала нас. Ее зеркальные глаза то увеличивались, то уменьшались в размерах. Их блеск завораживал, и я не отрываясь смотрела на нее.
Кончиком пальца Севал нежно погладил ее по голове и ссадил на небольшой выступ. Тут же раздался жалобный и недовольный писк, гусеничка приподнялась и потянулась к Севалу.
— Ишь ты какая хитрая, — пожурил он ее добродушным тоном. — Вот, держи вкусняшку.
Он потянулся и сорвал светящийся гриб на тонкой ножке. Положил его рядом с гусеницой и снова погладил ее по голове. Писк стал довольным. Среди густого меха появился рот, и она с жадностью откусила кусочек от шляпки. Гусеница так забавно ела, что я невольно залюбовалась. Милашка. И почему я не видела таких раньше?
— Красивая, правда? — задумчиво произнес Севал.
Сейчас он мало напоминал то чудовище, убившее моего папу, и этот диссонанс больно резанул меня по сердцу. Я не должна обольщаться его добродушным видом и проявленной заботой о какой-то гусенице. Может, к ней он и был добр, но меня не пожалел. Резко развернулась и бросила:
— Пошли. Долго нам идти?
Мы и так уже продвигались не один час. Сколько мне ещё терпеть его общество?