— Больше замах! — командовала Ребекка. — Сильнее удар! Что ты топор ласкаешь, как стручок мужика?! Он железный, не сломается!
Клэр заметила меня и начала орать ещё громче и бить чурки ещё сильнее.
Рядом у костра сидели солдатки. Они с ехидством поглядывали на юную графиню. Все это время Урсула не замолкала, а после слов Ребекки так и вовсе вскочила с места и начала новую байку.
— О! Про стручок! Помню, брали Шитиборг. Взяли его, значит, измором. Те лапки свесили, белые подштанники на палки, как знамёна, нацепили — мол, сдаёмся. Ну, мы такие ворвались в город. Я в первый же дом, и давай обыскивать. Добыча же, святое дело. Долго ковырялась с большим сундуком, а как эта… сломала, там тряпки дорогие, и даже пуговицы серебряные. А ещё столовое серебро. Пихнула в мешок, побежала в другой дом — нет ничего ценного, зато на кровати сидит смазливый такой мужичок. Ну, думаю, тоже неплохо: хоть победу отмечу. Сунула себе за ворот зачаруньку против брюхатости и подол кольчуги задрала. «Сильничай меня», — говорю ему. А он так тоскливо посмотрел на мою лохматку и вздохнул. Я ему: «Сильничай, кому говорю. Обожаю, когда мужчинки меня сильничать пытаются, они такие забавные тогда». Значит, стою я, а он снова вздыхает и отвечает: мол, не могу, госпожа. А я в ответ: «Я чё, зря город брала, что меня даже мужик ссильничать не может? Это что за безобразие?!»
Она говорила, а солдатки застыли, ожидая продолжения; даже Клэр замерла с топором в руках, раскрыв рот и покрывшись густой краской на лице, что даже под шлемом заметно было. Она, что, и вправду девственница?
— Ну, значит, — продолжала Урсула, — сунула я ему пятерню в панталоны. Жамк-жамк стручок, а он не хочет. Меня аж обида взяла. Я ему так и говорю: что, мол, не нравлюсь? Баба сама лезет, а он нос воротит. А он опять вздыхает и говорит: «Так это, госпожа, не обижайтесь. Не могу больше. Вы уже пятая за час».
Коллектив взорвался женским смехом, и только дочка Урсулы вскочила с места.
— Мама! А как же папа?!
— А чё — папа? А то я не знаю, что только я за порог, он к этой образине под юбку лезет.
— Мама!
— Не мамкай. Я ему семерых подарила, родных, между прочим.
Глория надулась и сложила руки на груди:
— Все папе расскажу.
— Ой-ой-ой, ну, расскажи. Заодно спроси, в какой ломбард он пояс верности заложил — до сих пор найти не могу.
Отряд боевых бабёнок снова взорвался смехом.
К тому времени пухленькая оруженоска, пыхтя, как Винни-Пух, вытащила из шатра письменный стол и школьную доску. А Клэр с облегчением вздохнула и села на траву, расслабленно вытянув ноги и прислонившись спиной к большому пню. Но уже через пару секунд графиня вскочила, начав торопливо срывать с себя доспехи.