Выйдя из шока, я стискиваю его побледневшее лицо ладонями.
— Эмир, разве я похожа на самоубийцу? — чётко проговариваю каждое слово, пристально глядя ему в глаза. — Понимаю, как это всё могло выглядеть, но ты ошибаешься. Я не стала бы делать из этой ванны свою могилу. Это всего лишь забава с детства. Если бы я хотела покончить с собой, то сделала бы это многим раньше.
— Точно? — недоверчиво он вскидывает бровь.
— Клянусь.
Эмир молчит какое-то время. Хмурится, что может означать только то, что он не поверил ни единому моему слову.
— Хорошо. Тем не менее, я не отказываюсь от своих слов. Больше я тебя одну здесь не оставлю!
— Что же, привяжешь меня к себе? — с моих уст срывается совсем неуместный смешок, пронизанный иронией.
Убрав руки в карманы, Эмир медленно склоняется надо мной. Лицо его напротив моего, взгляд суров, как сибирская зима.
— Надо будет — привяжу! — от его слов внутри словно кольнуло ржавой иголкой. Пауза тем временем затягивается, мне ничего не осатётся, кроме как кивнуть ему. — Нас ждут на ужине. Сколько тебе потребуется времени, чтобы привести себя в порядок?
О, нет.
Семейный ужин, на котором я познакомлюсь со всей этой чокнутой семьёй.
— Дай мне пятнадцать минут, — морщусь я от одной только мысли оказаться в эпицентре самого настоящего террариума, посреди ядовитых змей.
Я жду, когда Эмир оставит меня, а он и не думает шевелиться. Стоит неподвижно, точно к полу намертво примёрз. Таким образом он держит данное мне обещание не оставлять меня одну.
Пользуясь случаем, пробегаюсь по нему взглядом снизу вверх.
Рубашка его вся мокрая, брюки тоже никуда не годятся. Не явится же он в таком виде на ужин?
Я приподнимаюсь, плотнее заворачиваюсь в полотенце, чтобы не сползло, и решительно подхожу к Эмиру. Становлюсь напротив, в глаза заглядываю, позабыв о неловкости.
— Тебе тоже нужно переодеться, — тихо проговариваю, поднося руки к верхней пуговице его рубашки. Ресницы мои трепещут, сердечко, напротив, замирает от волнующей близости. — Не пойми меня неправильно, но я же всего тебя намочила.
— Конечно, продолжай, — понижает голос.
Мужская грудь напрягается, тяжёлое дыхание кожу плавит похлеще плавильной печи, руки мои дрожат, как неродные. Тем не менее я расправляюсь со всеми пуговицами, выдёргиваю полы рубашки из брюк, развожу их в разные стороны и замираю, увидев перед собой загорелый рельеф стальных мышч.
В глаза бросается шрам в области ключицы. Круглый и на вид шершавый. В остальном это тело идеально, что ненароком подкашиваются ноги и в глотке становится нестерпимо сухо.