И как же все взяло и поменялось… За несколько часов… За одно событие.
— Я тебе денег должен за телефон, — произношу неожиданно для самого себя, потому что от тишины у меня вот-вот запылают волосы, — сколько?
У неё вздрагивает бровь. Презрительно, будто она вообще удивлена, что я об этом вспомнил. Это, в общем-то, единственное изменение в её лице. Ни слова. Ни жеста. Ничего. Только три клика мыши.
На столе передо мной вибрирует телефон. В «WhatsApp» потерял девственность диалог с Ириной Хмельницкой, туда упала фотография чека за покупку нового телефона и номер карты для перевода.
Ну, окей.
Перевожу, добавляю лишний нолик с конца суммы.
Излишек суммы мне возвращается тут же, в течении пяти минут. Она там вкладку банка открытой, что ли, держит?
— Это за моральный ущерб, — ворчу я, отправляя деньги обратно.
Деньги снова возвращаются ко мне. Она издевается? У меня уже скоро дневной лимит переводов закончится!
И все равно будет по-моему!
Отправляю деньги в третий раз и… Внезапно получаю сообщение, что «карты с данным номером не существует».
Поднимаю голову, таращась на Хмельницкую.
— Ты что, карту заблокировала? Дебетовую?
Хмельницкая равнодушно пожимает плечами. Наверняка у неё есть еще и виртуальная, и пара дополнительных карт. Но их номеров я уже не знаю.
На удачу, пробую перевести по номеру телефона, но эта история не проходит.
Коза! У меня в бухгалтерии рулит та еще коза! Сексуальная такая коза…
Тьфу ты, Верещагин, уймись. Ты не будешь трахать эту сучку. Ты уже все решил.
— Мой моральный ущерб оценивается не денежной суммой, — с убийственным безразличием произносит Хмельницкая, по прежнему не удостаивая меня даже взглядом.
О, да, я знаю, чем оценивается твой моральный ущерб, госпожа главный бухгалтер.
Госпожа…
Бля, я её убью. Как-нибудь понадежнее. Потому что я снова вспоминаю вчерашний вечер в клубе. Самого себя в звенящей пустоте кайфа помню. Каждый удар её ремня, который извращенцу-романтику из дальнего угла моего разума хочется назвать поцелуем.
И я снова хочу этого. Может, не сейчас, не сегодня, но хочу… Настолько, что начинает крутиться в голове всякая чушь, начинающаяся со слов «А может…»
А может, один раз?
Только один раз — это ведь ничего не значит. Не значит, что мне это нравится, или…
Значит!
Я это знаю.
Один раз только поддамся этому дерьму, позволю себе снова стать для неё тем, на ком она срывается — и обратной дороги не будет.
Ведь два раза — это уже закономерность.
А у меня и без Хмельницкой в жизни хватало неадекватов. В конце концов, когда я выбирался из того дерьма, в котором родился — я давал себе слово, что не позволю себе быть проигравшим.