— Твоя романтическая история сидит с тобой в одном салоне самолёта и прикладывает лёд к прокушенной губе. Только не надо говорить мне, что это другое, — вскидываю руку.
— Расскажи мне об Ане, — переводит ловко тему. — Какая она? Опиши её.
— Она самая лучшая, — говорю, как само собой разумеющееся. — Добрая, умная и красивая. Любит читать и смотреть детективы. Пишет стихи, но боится кому-то показывать. У неё восхитительные рыжие волосы и зелёные глаза.
— Ты любишь её, — не вопрос, а утверждение. Милена щекой прижимается к мягкой спинке кресла и улыбается мечтательно и грустно.
— Люблю, — не вижу смысла этого отрицать. — Только, как понимаешь, пока вместе быть мы не можем. Как и ты, я не хочу подвергать её опасности. Дед знает про неё. Я стараюсь держаться подальше, но это у меня не выходит. Это как наваждение какое-то. Тянет к ней. Неконтролируемо. Вопреки доводам разума.
— Я верю, что всё будет хорошо, — девушка кладёт руку мне на плечо. — Как можно не любить такого доброго и чудесного парня как ты? Уверенна, что она любит тебя так же сильно, как и ты её.
К горлу снова подкатывает горечь.
Я прикрываю глаза и откидываю спинку кресла. В сон клонит нещадно. И я проваливаюсь в царство Морфея, чтобы проснуться уже в Москве.
Аня
— Дядя Глеб, пожалуйста, — прижимаю руки к груди и умоляющим взглядом смотрю на отца своего любимого. — Возьмите меня с собой! Я буду тихой, как мышка!
— Нет, Аня! Я уже сказал тебе! — мужчина даже не смотрит в мою сторону.
— Ну, пожалуйста, — я чуть не плачу, семеня следом за ним. — Я не причиню неудобства.
— Нет. И чтобы носа не высовывали из дома, пока я не вернусь, — твердый ответ, и дядя Глеб, поправив кобуру и поцеловав тётю Олю в лоб, выходит из кабинета, закрыв дверь прямо перед моим носом.
Тоскливым взглядом посмотрела в окно. Я так хотела поехать встречать Марка, но дядя Глеб не собирался менять своего решения. Как бы я его не уговаривала.
— Анюта, не переживай, — тётя Оля кладёт руку мне на плечо и легонько сжимает.
— Я с ним так и не поговорила нормально, — прижимаюсь виском к её плоскому животу и вздыхаю тяжело.
— Успеете ещё поговорить, — слышу улыбку в её голосе. — Ты сама понимаешь, что сейчас лучше сидеть и не высовываться. Отец Глеба ужасный человек, и он не остановится не перед чем.
Я киваю, больше не имея желания сейчас разговаривать.
Мне стыдно перед Марком. Стыдно, что тогда я повела себя как глупая мстительная девчонка тогда. Сбежала на утро трусливо. От Марка. От чувств, которых боялась, потому что помнила ту раздирающую боль после слов на пляже. Пусть мне было всего шестнадцать, но я уже тогда любила Марка. Взрослой, осознанной любовью.