- Да! Правда! - он обрадовался и даже заплясал на месте, перебирая лапами. - Там, внизу, где огонь, есть китар, я не смогу его принести, но если ты пойдешь туда, то можно играть и петь там.
- Хорошо, - улыбнулась она. - Спроси энца Жехара, есть ли там кто-то, и если никого нет, мы выйдем.
Чак убежал, через минуту в дверь заглянул Жехар и сказал:
- Мистрис, вы можете спуститься в холл, я послежу, чтобы кроме вас там никого не было.
Китар, сааланская гитара, в зале действительно был. Красивый, странного зеленоватого дерева с ярко-вишневыми вставками и грифом цвета меда. Полина взяла инструмент в руки, пробежала пальцами по струнам, Чак присел у ее ног и превратился в неподвижный столбик со ждущим взглядом. В камине еще горел огонь, рыжие блики плясали на полированных досках пола, и россыпь звонких нот в пустом холле, казалось, добавила тепла воздуху и стенам.
"На пряничные крыши, на карамельный град, обрушился однажды волшебный снегопад" - вплелись слова в россыпь звуков, и сказка для сайни началась. Энц Жехар сидел на ступенях лестницы на галерею, кажется, с трубкой в зубах, и дожидался, пока его подопечная закончит свое странное занятие. На галерее стоял энц Гайям и слушал так же внимательно, как Чак. Наверное, даже внимательней, ведь он-то знал русский, в отличие от сайни. Сказка закончилась, потом завершилась и мелодия. Сайни, вытянувшись столбиком, бегло просвистел куплет, не допустив ни одной ошибки, и Полина, улыбнувшись, подтвердила:
- Да, Чак. Именно так.
Бережно отставив инструмент обратно к стене, она пошла к лестнице на галерею. Энц Жехар учтиво поднялся и развернулся на ступенях, пропуская ее. Энц Гайям исчез за своей дверью до того, как Полина успела подняться на галерею.
В апартаментах женщина погладила сайни по переносице и сказала:
- Завтра снова. А сейчас я буду читать.
- Хорошо, - моргнул довольный Чак. - Я пойду за ужином. - И действительно убежал, насвистывая новую песенку.
Второй день слушаний по процессу "Озерный край против империи" начался с сюрприза всем собравшимся. Князь Димитри, выйдя к столу Совета, попросил судей быть его свидетелями и, получив их согласие, публично, при всей столичной знати, произнес полное отречение от старых богов, соответствующее всем требованиям Академии. Присутствующие недоумевали, внимая раскатывающимся по залу древним словам клятвы.
"Сим словом отрекаюсь от старых господ и владык, ведомых и неведомых мне, и всех их дел, и всех даров, известных и неизвестных мне, и всего служения им, совершенного мной явно и тайно, ведомо и неведомо, и всего их искусства, и всей их гордости".