— Ага, — понятливо киваю я и демонстративно медленно встаю с полки.
— Не оставляй, прошу, не оставляй! Я больше не выдержу, это ужасно! — такая реакция меня больше устраивает. Возвращаюсь обратно, опираюсь на его грудную клетку и, похлопав по ребрам, требую:
— Итак, рассказывай.
— Ты ведь поняла, что это странно, что я жив, — заметив мой кивок, он продолжает: — Есть такая теория, просто ни один оберег ее проверить не решался. В случае перехода земель под временный обережный покров зона влияния нового оберега, в данном случае меня, какое-то время перестраивается и не является четкой. Ориентировочно установление границ заканчивается с рождением будущего оберега, в нашем случае, Флеймов. То есть выжил я благодаря нашей женитьбе.
— И чуть не умер тоже благодаря ей, — хмыкаю. Пока все логично. — Но мы еще не женаты, не забудь.
— Это фактически мы не женаты, а согласно договоренностям между предками и помолвке — почти одна семья, — лениво возражает мне Фьюрин. — Кстати, дорогая, это и магия подтверждает. Я же живой.
— Не подтверждает, дорогой, — в тон отвечаю я. — Иначе бы ты бы не впадал в агонию, стоит мне отойти от тебя на шаг.
— Поэтому я и говорю, что через пару дней все пройдет. После нашей окончательной свадьбы.
Я поджимаю губы и передергиваю плечами, потом хлопаю его по бедру и говорю:
— Извини, но я против. Пойду, помощь позову.
В этот раз я успеваю собрать вещи и дойти до двери. Фьюрин сначала сыпет угрозами, потом требованиями, дальше просьбами, под конец просто воет, рыдает и стонет, разом теряя весь свой лоск, заносчивость, гордость. Я разворачиваюсь и, с силой вцепившись ногтями ему в бока, привожу в сознание.
— Раньше думать нужно было! Как мне надоели ваши проблемы! Как меня достало собственной судьбой за все расплачиваться! Зачем оно мне? Сам виноват — сам и отвечай за свои поступки.
— Но мы столкнулись в коридоре…
— А я не верю в судьбоносные встречи, — припечатываю. Что-то в моем взгляде или словах цепляет Фьюрина. Он несколько раз глубоко выдыхает и прикрывает глаза, сдаваясь. Его голос слаб и дрожит, когда он отвечает:
— Тогда лучше убей. Не хочу вот так умирать, в боли. С детства боюсь погибнуть, как стандартный оберег — в какой-нибудь стычке с оторванной рукой и при потере крови… Когда ты касаешься, становится не больно. Оружие здесь вряд ли есть, но удушить ты меня сможешь. Я подскажу, как.
Я долго молчу. Он издевается, играет во что-то, давит на жалость или берет на «слабо»? И я не спаситель, чтобы решать за всех их собственные проблемы.
— Ты последний в семье?