– Дочуш, отец пойдёт к цыганам бычка бить, ты уж помоги ему справу отнести. Да и яиц Шаните снесешь, она по деревне сбирает.
Анна собрала посуду, сунула в таз, плеснула горячей воды и вдруг увидела, что Алёша забыл тетрадь, куда он рисовал свои схемы тонкими, аккуратными линиями и писал лекции бисерным, чётким почерком. Она кинулась за ним в сени, там он и поймал её, прижав в толстому, душному отцовскому тулупу, бессовестно пошарил за пазухой и сдавил губы твёрдым, соленым поцелуем. Анна, не ожидая от себя, ответила и обмякла, тая под сладким напором.
Калитка хлопнула с такой силой, что Анна даже испугалась, не прибила ли она отца, руки которого были заняты здоровенным ведром, клубом кожаных ремней, ножами и топором. Их встретила Раска, забрав у Ивана половину справы, поэтому Анна развернулась, не входя в цыганский двор и побежала домой за лукошком с яйцами. И, остановившись у палисадника, снова спрятавшись в свое убежище, за куст сирени, она, смахнув, невесть откуда взявшуюся слезу, смотрела, как по пыльной не по осеннему улице, неторопливо скачет всадник с развевающейся гривой кудрявых волос, державшийся в седле упруго и прямо. Он чуть откинулся назад и негромко, гортанно прицокивал, ведя под узцы белую кобылу.
– Невесте украл. Вот ироды, не верю, чтоб купили. Готовятся. Послезавтра, вроде играть будут. Нас звали, по-соседски. Надо бы сходить.
Пелагея стояла рядом, держа руку козырьком, под низко повязанным на брови платком, и тоже смотрела на всадника.
Глава 16. Травинка под сапогом
Весь день Анна заставляла себя не думать. Вообще – не помнить, не смотреть, не слышать. Приготовления к свадьбе на цыганском дворе шли грандиозные, строили шатры, привезли откуда-то телегу еловых лап и поздних октябринок. Благо погода стояла летняя, и они снова расцвели пышным цветом, как будто зима и не веяла холодом ранних закатов и резких ветров, мнущих сухой ковыль в степи.
Мать взахлеб рассказывала отцу о том, сколько теста поставили цыганки, сколько яиц наварили, каких кур нажарили. Анна закрывала ладонями уши и пробегала мимо, находя себе новое и новое дело – то в курятнике поскрести, то тыкву из погреба принести – запечь с медом. Пелагея иногда всматривалась в дочь внимательно, чуть прищурясь выцветшими глазами из-под белоснежного платка, цокала, но молчала. И только один раз Анна не выдержала – подкралась к своему заветному окошку, глянула мельком и, как будто пламенем жигануло ее по глазам – Баро в парчовой рубахе, в шелковых, отливающих ртутно штанах, с зачесанными назад кудрями, влажными от невесть откуда взявшегося дождика, прилаживал к шатру жениха и невесты огромные, алые искусственные розы. Он стоял на лавке, крепко уцепившись за балку, увитую еловыми гирляндами, весь вытянулся, как струна и сильные плечи ходили ходуном, играли мышцами под тонкой тканью. У Анны заболело под ложечкой, она дернула занавеску, села на кровать и сжала зубы с такой силой, что они заскрипели. Потом смахнула слезы и выскочила на кухню.