– Нюр. На свадебку приходи. В феврале играть будем, подружкой тебя беру. Лешка, правда, против был, говорит, ты уж больно комсомолка ярая, но я тебя хочу. Так что платье шей. Ты, кстати, не заболела чем? Все смурная ходишь.
– Я подружкой не буду, в церкву не пойду. А на свадьбу приду. Так, просто.
– Ну вооот. А еще подруга. Ладно, я Таньку возьму. Противная ты, Аньк, стала. Завидуешь, наверно. Фу.
Анна не стала спорить, да ей было и не важно уже, что там думает о ней Марья, Алешка, кто-то еще. Никого не надо ей. Пусть живут. А она в город уедет. Навсегда.
– Ты, Анна, зайди ко мне вечор. Давно зову, а ты все чураешься. Погадаю, может, скажу что. Не чужая ведь.
Шанита стояла сзади в очереди за хлебом в сельпо. От нее пахло рыбой и чем-то еще таким, что Анну вдруг замутило, она побледнела и еле сдержала позыв. Шанита глянула внимательно, покачала головой.
– Вот-вот. Зайди. Седня зайди, не тяни.
В темных сенях цыганского дома не было видно не зги. Анна налетела на что-то, потом сшибла со стены корыто, и от грохота у нее заложило уши и закружилась голова. Она наугад толкнула дверь – слабый огонек керосиновой лампы хоть немного развеял темень, и она увидела Шаниту, выходящую из комнаты.
– Пришла. Давай, проходи. Хорошо, не тянешь, а то поздно будет. Иди туда, там Рада старая, знает она все. Иди.
Анна, как заколдованная, пошла за Шанитой. В маленькой каморке, в самом конце длинного коридора, ярко горели свечи, но огонь не справлялся с вонью, которая наполняла комнату, забивала ноздри и стояла, как плотный ком. Воняло тухлой рыбой, нестиранным бельем и гнилыми коврами, которыми каморка была увешана и застелена с пола до потолка.
– И не дает убрать, старая ведьма. Так и сгниет тут. Ты погромче ори, глухая, как пень. Хотя, когда надо – слышит.
Старуха подняла глаза, слезящиеся и подслеповатые, показала Анне крючковатым пальцем место напротив, на выцветшей, серой, как земля подушке. Анна, справляясь кое-как с дурнотой, села.
– Дура- девка. Спуталась с этим, гнилой он, как жаба, продаст за грош. Тебе дите от него, как от шакала – ни к чему. На.
Рада бросила Анне на колени небольшой узелок. Узелок пах резко и пряно, но не противно, наоборот, вроде как поздней осенью, в погожий день в степи – сухой полынью, синей травой и землей.
– Заваришь кипятком. Выпьешь три раза – на рассвете, в три часа пополудни и в три часа ночью. И все. Забудешь беду свою. И этого забудешь. Иди.
Когда Анна уже подходила в калитке ее догнала Шанита.
– Постой. На еще.
Она сунула ей в ладонь что-то твердое в жесткой бумаге, и с силой сжала пальцы.