Марья бросилась в воду, подняв бурунчики пены, широкими взмахами сделала небольшой круг и, фыркая, как кошка, взлетела по ступенькам на мостки, стащила с Анны шаль и закуталась, стуча зубами.
– Дура. Вот дура. Заболеешь. Будешь знать тогда, кому нужна станешь, чахоточная. Бери пальто, надевай.
Анна помогла подруге натянуть байковое платье, кофту и пальто, стянула в хвост мокрые волосы и быстро замотала их в тяжелый пучок. Марья, заматывая пуховую белоснежную косынку, связанную «в ажур», как могла связать только ее мать, и сразу став похожей на Снегурку, сверкнула хитрыми глазками в сторону Анны
– Ты, Нюр, не обижайся, а я скажу. Ты с Алешкой, как собака на сене – и сама не ешь и другим не даешь. А он тут меня на танцах прижал и говорит – «Ты Марья, ведьма. Я от тебя с ума сойду – дьявол в юбке». И так глянул, у меня даже живот подвело. Я с ним гуляла ночь. Он наглый, вообще.
Анна молча смотрела на подругу. Ей было странно – всё равно. Та ночь вроде, как и не с ней была. Пролетела, как искорка от светлячка, да угасла. Ни согрела, не обожгла, пусто стало только. Совсем.
– Я не обижаюсь, Марья. Только, гляди, он бессовестный.
– Да и ладно. Может, я замуж за него пойду, красивенький. Да и папка – директор. Дом вон строит. Лошадь купил, телега новая, прям карета.
Анна встала, медленно, как будто у нее не сгибались ноги, поплелась вверх по лестнице, и на душе у нее было темно и глухо.
…Снег выпал разом, как будто, невесть откуда взявшаяся синяя туча, огромная, как дом, открыла подпол и выбросила белое покрывало – тяжелое, ватное. Вмиг замело улицы, двор приходилось чистить каждый день, а огород стал похож на серебряное поле, сияющее под неожиданно выглядывавшим то и дело солнцем. Анна помогала Ивану чистить дорожки, но лопата почему-то казалась ей свинцовой, болели руки, ломили ноги и ныл низ живота от тяжести снега. Да еще и тошнило – так, не сильно, но подкатит иногда с утра, выкрутит что-то внутри, как тряпку и отпустит. О том, что происходит с ней, Анна боялась даже думать и все смотрела на изнанку белья, все смотрела с надеждой, но бесполезно. Бледность тонкого лица уже стало трудно прятать и она, украдкой купив в сельпо тюбик помады, уговорив Таньку, которая уже месяц там работала, не болтать, слегка подрумянивала щеки, чуточку, втирая кончиками пальцев краску в щеку, так что бы румянец лишь угадывался. Пелагея ничего не замечала, а вот Шанита при встрече вглядывалась в ее лицо пытливо и с насмешкой.
Алексей в середине ноября собрал вещи и переехал в новый дом отца, который достроить им помогли всем миром. Он не смотрел Анне в глаза, все пробегал мимо, стараясь не задержаться, а она его и не задерживала. Тем более, что Марья шепнула ей, довольно кривя пухлые розовые губы