— Не уйду. Я буду беречь твой сон, — улыбнулся он, пораженный ее странной реакцией и каким-то страхом в глазах.
Ближе к вечеру, когда Дульсе наконец проснулась, ярмарка доживала последние часы.
Было уже гораздо тише, спокойнее и малолюднее.
Дульсе крепко держала Пабло за руку, оглядываясь по сторонам. Но старика индейца нище не было видно.
Она постепенно успокоилась, постаравшись выбросить из головы странное утреннее происшествие.
«Наверное, у меня действительно начинался жар и мне померещилось», — решила она.
Да, но как она смогла разглядеть татуировку на лопатке, если старик не поворачивался? Дульсе тяжело вздохнула. Это было недоступно ее пониманию.
Она постаралась сосредоточиться на броской пестроте разложенных товаров.
Изумительные узоры и причудливые орнаменты украшали простые, грубо сделанные предметы.
А роспись тканей! И мокрый кустарный батик, и заваренные в крепком растворе жатые узоры, и яркие растительные краски — всего-навсего кубики и полоски — а глаза разбегаются...
Дульсе сбегала за ящиком с красками и стала зарисовывать поразившие ее сочетания, не замечая насмешливых взглядов крестьян.
Скоро ее блокнот был весь заполнен.
— Ты довольна? — спросил Пабло.
Он с удовольствием смотрел, с каким увлечением она работает. Он знал, что уже давно Дульсе не посещало такое вдохновение, чтоб не замечать ничего вокруг, кроме своего кусочка бумаги.
— У меня даже пальцы свело, — с улыбкой сказала Дульсе.
— Значит, поездка удалась?
— Мне теперь, наверное, придется все переделать, — возбужденно сказала Дульсе, но в ее голосе не слышалось сожаления.
— Ты сделаешь другое полотно?
— Конечно! Я уже даже представляю его. Такое яркое, сочное, грубое... Это будет изумительно!
— Хвастунишка, — подтрунивал над ней Пабло.
— Смейся, смейся... Вот увидишь! Все ахнут!
Дульсе не могла идти спокойно и подпрыгивала рядом с ним от возбуждения.
— Я уже немедленно хочу домой. И скорее рисовать!
— Придется потерпеть до завтра, — немного охладил ее пыл Пабло. — Если мы отправимся сейчас, то ночь застанет нас на полпути.
— Какая досада! — воскликнула Дульсе.
Они вернулись в дом, в котором ночевали.
Молчаливая индианка со строгим лицом поставила перед ними на дощатый чисто выскобленный стол миску с печеными бататовыми лепешками и кувшин с кислым молоком.
Пабло достал из кармана еще несколько монет, и индианка с достоинством принята их, добавив к угощению немного сушеного мяса.
Дульсе и Пабло жадно набросились на еду, только сейчас поняв, как проголодались за день. Ведь от съеденных вчера бутербродов давно не осталось даже воспоминания.