От проницательного взгляда Чаты не ускользнуло, что при упоминании этого имени проповедник нахмурился. Но она решила все узнать во что бы то ни стало и прикинулась ничего не знающей дурочкой.
— Я помню, она болела, бедняжка, —- сказала Чата. — И что же теперь? Она не слегла ли? Я помню, она была так предана вам.
— Не стоит вспоминать о ней, — сухо ответил Гонсалес.
— Что? Что такое? С ней что-нибудь стряслось? — воскликнула Чата.
— Мне очень тяжело говорить об этом, — медленно проговорил проповедник. — Но эта женщина оказалась недостойна той высоты, на которую я ее поднял.
«Ого, — подумала Чата, — а еще заливает про то, что гордыня — смертный грех».
Вилмар Гонсалес тем временем продолжал:
— Я встретил ее в вертепе, когда она, забыв Божьи заповеди, обреталась среди падших женщин и мужчин, закоренелых грешников...
— Но как вы попали туда? — не выдержала Чата. Впрочем, этот каверзный вопрос она задала с таким невинным видом, что Гонсалес ничего не заподозрил.
— Я пришел туда проповедовать слово Божие, — ответил он. — Это тяжелая, да, тяжелейшая работа. Нельзя сравнить ее с проповедями в парке для благосклонно настроенных людей, как, например, здесь. Но это необходимо. Так вот в вертепе под названием «Твой реванш» я встретил ее. Она рыдала. Я поверил ей, что это истинные слезы раскаяния. Может быть, так оно и было.
— Да, да, — кивала головой Чата.
— Я женился на этой женщине, видя в том стой христианский долг, — продолжал Гонсалес, потому как одна спасенная грешная душа стоит десяти душ праведников. Я наставлял ее на путь истинный, и мне казалось, что она полностью изменилась.
— Такая милая женщина, — вставила Чата.
— Да, так казалось многим, в том числе и мне. Как же а был слеп! — вдруг вскричал доктор с такой внезапностью, что Чата вздрогнула. — Да, я был слеп. Это произошло... впрочем, нет, не буду об этом, — проповедник перешел почти на шепот, — это слишком тяжело.
— Ну раз так, то...
— Впрочем, слушай, — было очевидно, что Гонсалесу хочется очернить перед Чатой свою бывшую подругу. — Однажды я пришел домой слишком рано. Какие-то запланированные дела у меня сорвались, и какую же картину я застаю в собственном доме, в собственной спальне!
— Не может быть! — воскликнула Чата.
— Увы, — ответил проповедник. — Она вернулась к своей прежней греховной жизни. Что ж, по-видимому, виноват во всем я. Я хотел сделать святую из блудницы мне казалось, что я преуспел в этом. Но, как видишь...
— И что же вы сделали тогда, когда обнаружили.... — спросила Чата.
— Наверно, я поступил плохо, дурно, — клеймил себя Гонсалес. — Я прогнал ее. Каюсь, я совершил ошибку. Никогда нельзя бросать душу на произвол судьбы, надо было продолжить с удвоенным рвением бороться за ее заблудшую душу! Я не смог, — он горестно затряс головой. — Я же всего лишь смертный человек, и я проявил слабость. Я прогнал ее.